Мелита Корнельевна Осипова (Лен) пережила много трагедий на своём жизненном пути. До Великой Отечественной войны почти все её родные подверглись репрессиям как этнические немцы, хотя прошло уже около двухсот лет с тех пор, как предки фамилии Лен переселились в Россию по приглашению Екатерины Второй.

Война унесла остальных носителей древней фамилии Лен. Остались родственники по женской линии, которые носят другие фамилии. Однако они чтят своих предков и имеют родословную книгу.

Мелита Корнельевна является двоюродной сестрой нашего однокашника Эрнста Молчанова. Эрнст приводил её на наши концерты и танцевальные вечера в Подготию и Высшее училище, где она познакомилась со многими нашими ребятами. А Толя Осипов стал её мужем в 1953 году. Далее она служила вместе с ним в Порккала-Удде и Кронштадте. После смерти Толи судьба свела её с Борисом Петровым.

Таким образом, Мелита Осипова идёт по службе и жизни вместе с нами много лет – от курсантских времён до настоящего времени. Поэтому она хорошо помнит многих наших однокашников и знает судьбы некоторых из них. Мелита трепетно относится к нашему выпуску в целом, считая его самым замечательным. Она прочитала все книги Сборника воспоминаний «О времени и наших судьбах».

Мелита Корнельевна подготовила для публикации воспоминания о себе, Эрнсте Молчанове, Толе Осипове и Борисе Петрове, предоставила много фотографий. В её тексте излагаются малоизвестные факты и упоминаются фамилии многих наших ребят.

Мелита Осипова

БЫЛОЕ И ДУМЫ

Вступление

Мой двоюродный брат Молчанов Эрнст Дмитриевич родился 24 мая 1930 года в Ленинграде. Мать – немка, отец русский. Отец скончался в 1933 году. Всех его родственников в 1935 году выслали в Казахстан и конфисковали имущество. Мать Эрнеста, моя тётя Мальвина, лишилась жилья и средств к существованию.

Мои дедушка и бабушка со стороны мамы, имея трёхкомнатную квартиру (почему не уплотнили, не знаю), приняли тётю Мальвину и Эрнста к себе. Далее была война, эвакуация и возвращение. Я росла вместе с Эрнстом с детских лет и слушалась его беспрекословно.

В 1946 году Эрнст поступил в Ленинградское военно-морское подготовительное училище (ЛВМПУ).

Тётя Мальвина с дочерью Маргаритой эмигрировали в Германию в 1980 году. Фрау Мальвина Лен умерла в Германии 29 июля 2007 года в возрасте 97 лет. Прах её по личному завещанию захоронен в Санкт-Петербурге на Южном кладбище.

О происхождении и судьбе семьи

Наши с Эрнстом предки – выходцы из Германии, обедневшие бароны фон Лен. По приглашению императрицы Екатерины Великой они прибыли в Россию в 1785 году и организовали колонию Екатериновку в Донецкой губернии, где стали заниматься сельским хозяйством.

Решив поправить свои материальные дела, они ехали в Россию на время, но на века остались на своей новой Родине. Они честно работали и много сделали полезного для процветания земли, на которой остались жить.

Немецкая колония жила своими устоями: сыновья должны были получать образование и специальность, чтобы, заведя семью, могли её обеспечить. Женщинам достаточно было гимназии, чтобы уметь шить, вышивать, вязать, музицировать, знать хорошо литературу и искусство, чтобы дети в семье развивались всесторонне.

Схема путей переселения немцев в Россию в 18-19 веках

В истории семьи были разные страницы, но одна из самых горьких, оказавшая несомненное влияние на жизнь нашего поколения, – это арест большинства членов семьи в период репрессий.

Наш дед – Лен Корнелий Яковлевич, получив высшее образование в Санкт-Петербургском университете, служил хранителем коллекции голландской живописи Эрмитажа, где его помнят до сих пор. Бабушка Мария Георгардовна воспитывала детей, которых в семье было пятеро. Старшего сына – Корнелия Корнельевича (моего отца, дядю Эрнста) отец отправил в 1930 году на учёбу в Лейпцигский университет, который папа должен был закончить в 1935 году. Но папа в студенческие годы вступил в коммунистическую партию Германии, был знаком с Тельманом.

Когда Гитлер стал преследовать коммунистов и шёл к власти, папа, сдав экзамены экстерном, уехал на Родину, которой для нашей семьи стала Россия. Отец стал инженером – строителем мостов.

Наша семья была большая и дружная. С братом Эрнстом мы были, как родные, ибо жили одной семьёй. Ещё два моих двоюродных брата – Артур и Феликс (от старшей и младшей папиных сестёр) жили отдельно: Феликс в Киеве, а Артур в 1933 году оказался у чужих людей на Урале в городе Минусинске, так как его мать (наша тётя Екатерина) была в ссылке.

А в 1935 году в ночь на 26 февраля забрали нашего деда – Корнелия Яковлевича Лен, моего отца Корнелия Корнелиевича Лен и тётю Марию Корнельевну Лен. Эрнст это хорошо помнил всю жизнь, ибо было это на его глазах. Мне в то время не было ещё и года. Мы осиротели. Повторилось всё то, что было при аресте родственников Эниного отца (так по-домашнему мы звали Эрнста): конфискация имущества, уплотнение жилплощади, ограничение прав.

Мои дед и отец не дожили до реабилитации. Дед умер в лагере в 1939 году. Отец, будучи в заключении, строил железную дорогу Воркута-Печора, потом строил Троицкую ГЭС и работал на ней главным инженером. Он умер в 1957 году.

Все репрессированные члены нашей семьи были реабилитированы в 1962 году.

Некоторые эпизоды детства

До папиного ареста, ему, как главному инженеру фабрики «Красное Знамя», была выделена трёхкомнатная квартира в новом жилом массиве около ЦПКО по Морскому проспекту. Сказочное место: Крестовский остров, Каменный остров, Петровский остров и так далее.

Эрнст уже что-то чувствовал, хотя вряд ли понимал, что происходит. Я ничего не понимала, а купалась в ласках бабушки и дедули со стороны мамы, и мама была со мной ласкова и внимательна. На вопрос «Где папа?» она отвечала: «Он в очень длительной командировке».

Рос Эрнст, росла и я. Зрительно помню Эню лет с четырёх-пяти. Особенно запомнились его «издевательства» над моей персоной. Если Эню просили погулять со мной, то без слёз я домой не возвращалась. Я малявка четырёх лет, а он большой мальчик восьми лет. Мне лестно с ним, а ему со мной тошно. Меня можно было столкнуть на санках с горки в сугроб, и при этом запрещалось реветь и жаловаться. Уже тогда у него была присказка – «Я сказал!..». Это значит, что не допускалось никаких возражений.

Летом 1939 года Эрнст со своей мамой (она вышла замуж) и сестрёнкой Маргаритой, которая в настоящее время живёт в Германии, до начала войны жил в Павловске. Он продолжал придумывать развлечения и привлекал меня к своим шалостям, за которые я не раз стояла в углу или была лишена чтения на ночь.

Однажды Эня подбил меня собрать все галоши, имеющиеся в доме, чтобы отнести их старьевщику, а на выручку купить мороженое. «Урожай» оказался обильным, так как в доме были гости, а тогда все носили галоши. Но нас «засекли» и план рухнул, а я опять стояла в углу. Как наказывали Эрнста, я не помню.

В других случаях по указанию Эни я должна была рвать с клумбы цветы. Сделав букетики, мы шли продавать их на станцию, чтобы купить мороженое. Один раз стояли мы на платформе Павловского вокзала с цветочками. Подошёл поезд со стороны Ленинграда, из которого вышла наша немецкая бабушка Мария Георгардовна (Гросс Мутер). Она каждое воскресенье ездила в Ленинград в костёл «Петершуле» на утренние службы. Я была за ухо приведена до дачи, лишена вкусного и поставлена в угол. Эня шагал рядом со мной и сочувствовал мне молча, а бабушка на плохом русском языке говорила, какие мы «швах» дети. Эрнста не унижали до привода за ухо.

Пришёл конец и этому счастью. Началась война. Отчим Эрнста ушёл добровольцем на фронт. Фронт приближался к Павловску, и Мальвина с Эрнстом и Маргаритой уехали в эвакуацию в Ярославскую область. Моя мама, отправив меня к дедушке и бабушке на Невский 103, сама отправилась рыть окопы за город. Затем поступила работать на завод «Вулкан», встала к станку и вытачивала «стаканы» для снарядов. Она находилась на казарменном положении, а я сидела дома одна. Ежедневно мама навещала меня. Так на четыре года войны мы все были разлучены.

Как мы это пережили?

О блокаде много рассказано и написано, но она у каждого своя.

День 22 июня 1941 года должен был быть хорошим и весёлым. Он и начался с прекрасной солнечной погоды. Мы собирались ехать на дачу в Сиверскую. Вещи были уже отправлены.

Ленинград, 1940 год.

 Здесь я с мамой перед началом войны

Жили мы тогда с мамой на Морском проспекте, дом 30, корпус 1, квартира 107. После ареста папы – Лен Корнелия Корнельевича – нас «уплотнили». Вместо трёхкомнатной квартиры № 48, куда меня привезли из роддома Шредера, нам дали однокомнатную квартиру на четвёртом этаже того же дома. Имущество наше конфисковали.

Настроение с утра 22 июня 1941 года было отличное. Мне было семь лет, я была жизнерадостная и не знала плохого настроения. Меня любили мама, бабушка и дедуля. Не думала я, что в этот день закончится моё счастливое детство.

Мама ушла в магазин, чтобы купить кое-какие вещи для дачи. Вернулась очень расстроенная, а руки её были заняты длинными городскими батонами. Она несла их впереди себя на груди, как охапку дров. Эти батоны во время блокады я видела во сне и думала, что так не бывает – такое количество сразу. Мама сказала:

– На дачу не поедем. Война!!! Едем на Невский к бабушке с дедушкой. Ты останешься с ними, а я уезжаю рыть окопы.

Ленинград, 1941 год. 

Вот такой я была, когда началась война 

Начались первые дни войны. Дедуля утром уходил на службу. Он работал в Смольнинском районном суде. Бабушка всю жизнь была домохозяйкой. В июле-августе мы ходили по магазинам и закупали всё, что можно было купить, отстояв большие очереди: соль, спички, мыло. Уходили утром и возвращались вечером к дедушкиному приходу с работы, проделав путь от Невского 103 (напротив Полтавской улицы) до Садовой и обратно.

Город стали бомбить, особенно сильно с 8 сентября 1941 года. Зажигалки летели пачками с неба, и жильцы дома, кто мог, поднимались на крышу. Во двор были привезены кучи песку. Взрослые и дети по силе своей таскали песок на чердак и подавали его на крышу. Выходить на крышу запрещалось, но я видела (и сейчас закрою глаза и вижу), как зажигалки брякаются на крышу, вертятся и искрятся, как бенгальские огни. С тех пор я не люблю бенгальские огни. Женщины хватали зажигалки щипцами и засыпали их песком. Они делали это бесстрашно, как будто всегда этим занимались.

Первое разрушение на моих глазах произошло в июле. Воздушная тревога нас застала на углу Невского и Литейного. Народ загнали в подворотни. В это время грохнул снаряд или бомба, и мы увидели, как у дома напротив отваливается стена. Грохот, пыль, крики паники. Бабушка закрыла мне лицо руками.

В том доме на углу Невского и Литейного, который пострадал на наших глазах, был знаменитый магазин «ТЭЖЭ». Там продавали духи, пудру, одеколон, и очень хорошо пахло. Я была в нём с мамой до войны, поскольку мама за собой следила.

Через некоторое время объявили отбой воздушной тревоги. От дома, как от торта, был отрезан кусок. Квартиры оголились, висели кровати, стояла мебель на остатках пола. Территорию оцепила милиция. Мы пошли домой, боясь, что не увидим своего дома.

В декабре 1941 года началось самое трудное для нас время. Зима была суровая, голодная. Мама работала на заводе «Вулкан». За рабочую продовольственную карточку встала к станку точить болванки для снарядов. Жила она на казарменном положении. Ходить с Крестовского на Невский сил не было.

Ленинград, декабрь 1941 года.

 Моя хрупкая мама делала непосильную работу

Самое страшное произошло, когда во двор нашего дома упала бомба. Мы (дедуся, бабушка и я) сидели за столом. Бабуля открывала последнюю банку рыбных консервов (запасы с июля). На столе лежал хлеб: 250 грамм дедушкиных и 250 грамм бабушкиных и моих (по 125 грамм). Вдруг что-то сильно грохнуло, даже уши заложило. Дом приподнялся и встал на место. Нас сильно встряхнуло. Всё вокруг окуталось густой пылью. Во дворе началась паника. Жильцы кричали и плакали. Дед схватил меня на руки – и во двор.

Там сквозь оседающую пыль мы увидели справа от нас напротив подворотни разрушенный хвост торчащей из земли не разорвавшейся бомбы. Сразу появились сандружинники и начальство. Всех жильцов, кто в чём был, переселили в дом № 107. В небольшую комнату нас поселили человек десять. Всем объясняли, что приедут сапёры и бомбу разрядят. Возвращаться домой запретили. «Разряжали» бомбу с декабря 1941 года до июня 1942 года.

Всё это время мы переживали, как могли, в этой 18-метровой комнате без света, без воды и тепла, а иногда и без хлеба, так как в магазины он поступал нерегулярно. Ходить за водой на Неву я не могла. Дом находился около Полтавской – до Лавры далеко, а до Адмиралтейства ещё дальше. Бабушка слегла. Некоторые жильцы умерли, в комнате стало свободнее.

Я добывала воду из снега. Выходила во двор с поварёшкой и бидоном, пробиралась на середину двора, где снег был почище, так как под окнами были горы нечистот, и набирала снегу в бидон. Приносила его в комнату и ставила на «буржуйку». Из трёхлитрового бидона получалось талой воды одна четвёртая часть. Сколько раз нужно сходить во двор, чтобы запасти воды для питья на троих? Про умывание мы забыли, завшивели страшно.

В это время приносили землю с территории Бадаевских складов, пропитанную расплавившимся при пожаре сахаром. Её продавали по 35 рублей за столовую тарелку. Я жевала эту землю, она была сладкая, а потом выплёвывала. Бабушка следила, чтобы я её не проглатывала.

А бомбу всё не разряжали. Дом охраняли бойцы МПВО и сандружинники. Они никого из жильцов не пускали в свои квартиры. Однажды мама пришла к нам. Она приходила один раз за три-четыре недели. Она хотела пройти в наш дом 103, чтобы взять в квартире хоть какие-то тёплые вещи и бельё для переодевания. Но её не пустили, несмотря на мольбы и расписки о личной ответственности.

В конце февраля 1942 года внезапно умер дедуля. Он еле передвигался, но на работу ходил. А тут пришёл и сказал мне, что очень устал и посидит у «буржуйки» на полу. Он сел и через пять минут упал мёртвый. Бабуля с кровати сойти не могла, но всё видела. Она сказала мне, чтобы я его не тормошила, а лучше сняла бы с него валенки, пока он не застыл. Валенки можно променять на Мальцевском рынке на еду.

Всю жизнь помню, как я снимала эти валенки с дедушкиных ног.

Всех умерших в квартире вытаскивали в прихожую, зашив кто во что мог. Один раз в неделю или в десять дней сандружинники вывозили их. Мама пришла с завода через два дня после того, как дедушку увезли на кладбище в Александро-Невскую Лавру. Зима была суровая. Покойники долго лежали в Лавре, дожидаясь своей очереди погребения. Мама побежала в Лавру и среди покойников нашла дедушку по своей особенной штопке на носке. Придя из Лавры, она рассказала, что дед лежит в штабелях из покойников, и она смогла с ним попрощаться, подержавшись за его ноги.

Мама на завод от нас с бабушкой больше не уходила. Бабуля не вставала, я тоже. Мама нужна была нам, она нас спасала. Но бабушка умерла в начале марта 1942 года, через две недели после дедули. Её тоже отвезли в Лавру, но потом захоронили на Охтинском кладбище в братской могиле.

На Невском проспекте нам с мамой делать было нечего. Бомба продолжала лежать во дворе дома 103. Его по-прежнему охраняли дружинники. Трамваи ещё не ходили. Мы пешком отправились на Крестовский остров, ибо там был наш дом и мамин завод.

Вышли рано утром. Шли по Невскому до Фонтанки, затем мимо цирка, дальше по Садовой, через Троицкий (Кировский) мост на улицу Горького, потом по Кронверкскому, Левашовскому, через Крестовский мост вышли на свой Морской, и через весь проспект к своему дому № 30. Шли с шести утра до вечера замёрзшие, голодные, с пустыми руками. Всё оставили на Невском.

Придя домой, обнаружили, что все 120 квартир нашего дома пустые. Наша квартира оказалась разграбленной, даже матрац на кровати был вспорот. Очевидно, искали что-то ценное, ибо семья наша была обеспеченной.

Снова мы остались ни с чем, и притом – в пустом доме. В городе появились случаи каннибализма, особенно в отношении детей. Мама работала в три смены, и часто ночью я оставалась одна во всём доме. Я садилась на свою кровать, прижималась спиной к стене, ноги по-турецки, и в таком положении ждала маму всю ночь. В квартире было темно и холодно. Думала и ждала, когда меня придут убивать, но, к счастью, этого не случилось.

В апреле 1942 года мама выхлопотала в жакте комнатушку в шесть квадратных метров в доме 45, корпус 9, квартира 162. В этом доме жили люди и были плиты, которые можно было топить. Теперь на этом месте стоит станция метро «Крестовский проспект».

 Когда мы летом 1942 года пришли на Невский 103, бомбы уже не было. Квартира дедушки и бабушки была полностью разграблена. Были разграблены и все другие квартиры в доме, поскольку в нём жили не бедные люди ещё с дореволюционных времён. Вероятнее всего, это сделали те, кто его охранял. Не зря тогда говорили: – «Кому война, а кому мать родная».

В январе 1943 года прорвали блокаду, и стало легче. Постепенно жизнь налаживалась.

Неужели всё это я пережила и ещё живу? Если бы это произошло не со мной, не поверила бы!

В 1944 году тётя Мальвина с детьми прибыли по вызову из эвакуации. Работа для тёти Мальвины нашлась в городе Ораниенбауме, где им дали комнату в коммуналке. Тётя Мальвина стала работать на морском заводе бухгалтером, а Эрнст и Маргарита учились в школе.

Мы с мамой прожили всю блокаду в Ленинграде, похоронив бабушку и дедушку. Остались мы вдвоём из такой большой семьи. Что такое встреча с родными после четырёх лет разлуки, описанию не подлежит, это надо пережить и прочувствовать.

В 1945 году мама вышла замуж и перешла работать в заводоуправление бухгалтером. Отчим, вернувшись с войны, работал начальником выпускного цеха. В 1952 году завод построил дом на улице Савушкина, и мы переехали туда. Опять это район ЦПКО, только с другой стороны Большой Невки. Сюда приходили Энины друзья – курсанты, которые стали моими друзьями. Среди них оказался мой будущий муж Толя Осипов.

Воспоминания о Подготии и Первобалтии

И вот Эрнст – подгот. Благодарна судьбе за то, что мой брат Эрнст Молчанов в 1946 году поступил в Ленинградское военно-морское подготовительное училище и, таким образом, многих из вас знаю живых и помню ушедших. В своих воспоминаниях упомяну «мальчиков», с которыми проводила время в училище, в поездках в пригороды Ленинграда, в посещениях Сада отдыха и ЦПКО, а также с кем служили на Балтике.

В 1946 году из красивейшего села Берёзовский Рядок Тверской области пешочком, с холщёвыми сумочками вышли двое мальчишек. Один из них был мой будущий муж Толя Осипов, другой – Джемс Чулков. В Ленинграде у Толи жила тётя на 9-ой Советской, где и остановились мальчики. А было им по 15 лет.

Не без содействия взрослых их документы были сданы в училище, где фактически их уже закончили принимать. Сдавали экзамены мальчики в 15-м потоке, параллельно проходя медкомиссию. У Джемса были затруднения с русским и английским. У Толи – с зубами. Стоматолог, посмотрев зачётку Осипова, взяла с него слово, что после зачисления в училище он будет посещать ежедневно стоматолога. Так и было.

Джемс произвёл впечатление на И.С. Щёголева. Очевидно, тот увидел в нём будущего командира, и ходатайствовал перед начальником училища. Джемс тоже был зачислен в училище и не подвёл отца-командира. Училище закончил с красным дипломом.

1946 год – это ещё карточки, но уже появились коммерческие магазины. Всё дорого, но всё есть. Мы с мамой живём на Морском, на своём любимом Крестовском. У меня тоже, как у Эрнста, появился отчим. Я ещё не знала, что встречу родного отца через 20 лет – в 1955 году, чтобы через один год расстаться навеки. Мой отец умер в 1956 году.

А сейчас, в 1946 году, мы живём с тётей Мальвиной, Эрнстом и Маргаритой. Маленькая, но семья, хотя не под одной крышей. Но можно приехать в Ораниенбаум к тёте Мальвине, или Эрнсту к нам на Крестовский. Чаще всё-таки Эрнст ездил к нам.

Ленинград, 1947 год.

 Эрнст Молчанов –курсант 2 курса ЛВМПУ

Эрнсту 16, а мне 12, детские шалости, вроде, позади, но… Итак, Подготия глазами двенадцатилетней девочки.

Ленинград, 1947 год.

Это я – ученица 5 класса 43 школы

Когда были деньги, позволяющие что-то купить в коммерческом магазине, мама посылала меня к Эне, чтобы побаловать чем-либо вкусненьким своего любимого племянника. Таким образом, стоя в подъезде около КПП, я видела вас, курсантиков, выходящих из училища. В робах, по-моему, я видела вас мало, а вот уже в суконках и с ленточками на бескозырках часто.

Мне не разрешалось из «парадника» высовывать нос, чтобы никто не видел эту «уродину». Это была «характеристика» моего брата. Поскольку он был для меня непререкаемым авторитетом, я не ослушивалась. Так раза два в месяц я наблюдала (а скорее подглядывала) за вами. Все вы были на три-пять лет старше меня, и можете представить, какими взрослыми казались мне, девчонке, худющей, не сформировавшейся блокадной пигалице. Как я вам завидовала! На вас настоящая форма! Вы весёлые, умные, красивые! Я очень огорчалась, что я не мальчишка. Я так хотела стать моряком! Капитаном дальнего плавания! Фильм о женщине-капитане судна смотрела раз двадцать. Для себя решила: кроме как с курсантами, дружить не буду ни с кем. Так и было потом.

В послевоенные годы шло раздельное обучение, существовали женские и мужские школы, но дворы-то были общие и игры тоже. Ну и мальчики, которые хотели со мной дружить (так тогда называлось внимание мальчиков к девочкам), если они не собирались идти в моряки, сразу же становились мне не интересны. Двое из мальчиков «клюнули» (позже признались, что считали меня своей первой любовью). Помню фамилии: Эдик Бельский и Женя Мочалкин пошли в училище имени М.В. Фрунзе, но я уже не могла изменить 1-му Балтийскому.

В послевоенные годы очень хотелось кушать, а в доме ничего не было. В одно из увольнений Эня стал учить меня печь блины, не переворачивая их ножом, а встряхивая сковородку за ручку так, чтобы блин в воздухе перевернулся и шлёпнулся на сковородку. В результате такого обучения весь запас муки оказался на полу в виде полусырого теста. В другой приезд Эня взялся чинить утюг. В результате перегорели пробки на общем щите, и все четыре этажа оказались без света. Он смылся в училище, а ответ перед всеми держала я.

Итак, три года я «окапывалась» в подъезде, чтобы никто не видел «Золушку». Время шло: училась в школе, занималась плаванием, академической греблей, а также пением в Доме пионеров и школьников. По воскресениям даже пела в кинотеатре «Молния» перед детскими утренниками. В общем, тянулась, чтобы «соответствовать».

Ленинград, 1947 год.

Здесь Мелита поёт, а за роялем Егорова Таня

От Эрнста наслушалась про вашу учёбу, про походы на шлюпках (вот откуда мои занятия академической греблей). Счастье, что жили мы на Крестовском, где располагалось спортивное общество «Большевик», – это гребля, а на Геслеровском проспекте – бассейн. Рядом ЦПКО – пруды для купания, Нева и лодочная станция. Зимой заливался Масляный Луг перед разрушенным Елагиным дворцом, открывался каток с музыкой.

Я подросла, и из гадкого утёнка в кое-кого превращалась. Ну а вы всё равно уходили вперёд: взрослели, хорошели, умнели. Чтобы вам соответствовать, приходилось прикладывать усилия. Через КПП всё ещё «надзиратель» Эрнст «не пущал»!

В зимние каникулы часто ходили на каток в ЦПКО рядом с моим домом. Иногда Эня приезжал со своими друзьями – курсантами: Спартаком Чихачёвым, Димой Кузнецовым и Толей Осиповым, которого все звали «Поль».

Спартак Чихачёв, Дима Кузнецов, Толя Осипов

После катка забегали к нам. Пока мама на работе, съедали всё, что было приготовлено на два-три дня. Времена были послевоенные, полуголодные, а жили небогато. Мальчишки убегали в училище, а мама, придя с работы и видя пустые кастрюли, говорила: «Опять клёшники были?». Она их любила, жалела, а меня даже не ругала.

Эня был зачинщиком розыгрышей, шуток, викторин. На пляже в Солнечном проигравший в фант должен был пробежать по песку в больших ластах 100 метров. Наблюдать было очень смешно. Было весело.

Меня он заставлял учить немецкий язык, и давал мне задания на неделю. Но поскольку в школе меня дразнили немкой, я немецкий ненавидела и, естественно, заданий не выполняла. (Об этом теперь очень жалею). Эня, придя в увольнение, спрашивал меня, но я ничего не знала. Он загонял меня под стол и оттуда я должна была громко кричать десять раз фразу: – «Я поп Гапон, я – провокатор!». Такие воспитательные акции продолжались до тех пор, пока за мной не стали ухаживать мальчики.

В 16 лет я пошла работать на фабрику имени Володарского и параллельно училась в школе рабочей молодёжи по улице Антоненко 2. Знакомый адрес? Да, да. Знаменитый клуб «Швейник»! Почему с Крестовского острова (не ближний свет!) в клуб «Швейник»? С одной стороны, хотелось выйти из-под контроля мамы, а с другой – знала, что первобалтийцы посещают этот клуб.

На втором этаже – танцы, а на третьем этаже – школа. Распорядок такой: с семи утра на конвейере, в 16.00 – через Синий мост и за парту. В 22.00 занятия заканчивались, можно было сбежать вниз и потанцевать. По средам, субботам, воскресениям, в свободные от занятий дни – спорт, театр, музеи, парки и так далее.

Наконец, наступило время, когда Эрнст взял меня в училище, и я увидела вашу самодеятельность. Хор, в котором крайними в третьем ряду стояли красавчики Саша Гамзов и Боря Петров (фамилии, конечно, я узнала позже).

Борис Петров и Саша Гамзов

Исполняли песню «Как у Волги-реки…» и другие. Ваня Краско читал Маяковского, тогда уже очень хорошо. Затем Герман Гойер что-то читал, а в инструментальном ансамбле на балалайке играл Толя Осипов. Того, что он будет моим мужем, я, конечно, тогда не знала.

В то время я ещё не испытывала чувства любви. Просто я хотела дружить со всеми. Когда Виля Холмовой играл на рояле, который стоял в фойе клуба училища, и девушки, как виноградные лозы, обвивали рояль, мне хотелось подпевать вместе с ним: – «Ехал грека через мост…» и так далее.

Виля Холмовой

Но в те времена я боялась глаза поднять, чтобы никто в них не прочёл, как я проникалась духом вашего здорового веселья, хотелось вместе с вами хохотать, но строгость воспитания и брат рядом не позволяли этого сделать.

Как Эрнст учился и каким был однокашником не знаю. Судить вам. Вы были рядом. Зато свободное время я проводила в компании курсантов. Летом – за городом, зимой на катке. После заходили к нам, и моя мама поила нас чаем.

Эрнст Молчанов

В 1952 году мы получили квартиру на улице Савушкина. Некоторые ребята помнят эту квартиру. Ближе всех из курсантов были москвичи: Дима Кузнецов и Спартак Чихачёв. Когда Толя Осипов появился в нашей компании, то опять моя свобода была ограничена. Он с первой встречи начал меня «выхаживать». Письма из училища я получала чуть ли не каждый день.

– О чём можно писать так часто? – спрашивала меня мама.

Пушкин, Екатерининский парк, начало лета 1953 года.

На прогулке с  Толей Осиповым и Димой Кузнецовым

Когда Толя Осипов стал приходить вместе с Эней в наш дом, Эня сделал чистку моему альбому. Фотографии мальчиков, письма, записочки и тому подобное, были привязаны на спину коту, который был выпущен во двор с заданием вынести «почту» на помойку. Остались только Толины фотографии. Вот одна из них.

Практика на Северном флоте, 1951год.

Толя заключил в объятья Генриха Фриденберга так, что тот еле жив остался.

А сзади стоит Володя Шустров

Иногда к нам заходил Джемс Чулков, так как он с Толей Осиповым из одного села Берёзовский Рядок Калининской области.

Джемс Чулков

В дни увольнения Толя либо был у нас дома, либо мы шли в театр, в музеи. Таким образом, весной 1953 года мы с Толей поженились. А мне всего 19 лет!

Ленинград, весна 1953 года.

Вот такой я была, когда вышла замуж 

Помню проводы вас на последнюю стажировку. Я купила Толе папирос пачек десять, и у меня не хватило одного рубля на перронный билет. Попросила дежурного пропустить меня. Эшелон был товарный, перрон забит родственниками и девушками. Еле-еле нашла Толю и Эрнста в толпе.

Североморск, август 1953 года.

 Эрнст и Толя проходят стажировку на крейсере

Со стажировки вы сбежали раньше времени и собирались на улице Войнова, в «штабе» на лестнице дома, где жил Женя Дрюнин. Решали вопрос, когда появиться в училище. Я была опять с вами. Дима Кузнецов называл меня «свой парень». Хорошо ли это? Не знаю, мне нравилось.

У Толи сохранились фотографии отдыха с друзьями на природе.

Слева направо: Эрнст Молчанов, Толя Осипов, Женя Дрюнин

Если были какие-то рубли, то всё отдавала в общий котёл. Мы шли компанией в кафе «Белая ночь» на проспекте Майорова или в кино.

Производство в офицеры и отпуск.

Берёзовский Рядок

Но всё кончается, и это счастливое время вашей учёбы тоже кончилось. Вы стали офицерами. Мне стало грустно. Кончилась юность, настаёт взрослая жизнь.

Ленинград, 1953 год.

Выпускник 1-го Балтийского ВВМУ лейтенант Осипов А.П.

Вместо намеченного банкета – мальчишник. Вспоминаю, как готовились к банкету по случаю вашего выпуска! Мы – уже жёны, а не подруги! Помню, к тому времени были женаты: Олег Кузнецов, Володя Рыбин, Валера Гусаков, Витя Федюшкин, Олег Долгушин и другие. Банкет не получился! Деньги за нас вернули, а вам устроили мальчишник. Это было распоряжение начальника училища адмирала Никитина, так как предыдущий выпуск так весело и шумно отмечал своё офицерство, что гарнизонная комендатура некоторым вновь испечённым «флотоводцам» предоставила «прописку» на гауптвахте. Таким образом, из-за них нам перекрыли кислород.

С мальчишника Эрнст и Толя приехали сразу к нам. У мамы праздничный стол. Мама радуется, тётя Мальвина тоже, а я чуть не плачу. Стоят передо мною два высоких, красивых офицера в новенькой форме, с кортиками, сияют от выпитого шампанского. Мне обидно. Нет курсантов. Лица хоть и молодые, но уже не «чудики» какие-то, а чужие, и к ним надо привыкать заново.

Ленинград, ноябрь 1953 года.

Мы сфотографировались после «обмывания звёзд»

После вручения дипломов, первой зарплаты и отпуска стали разъезжаться по местам назначений. Часть на Север: – Джемс Чулков и иже с ним, часть на Балтику, в Поркалла-Удд: – Толя Осипов и другие. Некоторые на Дунай в Измаил: – Ваня Краско, Боря Петров и так далее. Довольно большая группа выпускников: – Эрнст Молчанов, Женя Дрюнин, Дима Кузнецов, Спартак Чихачёв и другие были зачислены на Высшие радиотехнические офицерские классы (ВРОК).

Мы (это уже я и Толя Осиповы) собирались в Финляндию, в Порккала-Удд. Но прежде чем туда отправиться, мы получили отпуск и поехали в село Берёзовский Рядок, где родился Толя и где жила его мать – Осипова Александра Фёдоровна, 1906 года рождения, работавшая лесным обходчиком. Отчим Толи – Евтюхин Иван Дмитриевич, 1910 года рождения – плотник. Отец Толи умер в 1939 году, когда Толе было 8 лет.

В деревне вместе с нами проводил отпуск и Джемс Чулков перед отъездом на Север, куда он получил назначение.

Деревню я видела впервые в жизни. На меня она произвела впечатление незабываемое. Был декабрь 1953 года. В селе не было электричества (его провели в 1955 году). Снегу много-много, и он девственно белый. Избы рубленые, и по утрам из каждой трубы над домами идёт дым столбом. Красота сказочная. Посреди села большая церковь на высоком берегу реки Мсты. Простор открывается необозримый на все четыре стороны.

Межсезонье – таким был отпуск в декабре 1953 года. Толя и Джемс уже не курсанты, а офицеры, пока ещё не вступившие на свои должности. Был этот отпуск, пожалуй, самым жизнерадостным в жизни. Сельская жизнь течёт равномерно, тихо. Зима, и колхозники занимаются заготовкой дров. По субботам – баня, а в воскресенье мужчины собирались в «шинке» (было в Берёзовском Рядке и такое заведение). Вели беседы о политике, вспоминали войну, пили пиво, привозимое в бочках из районного центра Бологое.

Иногда беседы принимали характер споров, переходящих в боевые баталии. Вся деревня выходила на улицу и дрались «край на край» – до крови. В этих потасовках участвовали один раз и Толя с Джемсом, при форме, с кортиками, правда, в роли «миротворцев». Для меня это было испытание страхом. Но наши «миротворцы», очевидно, своей формой «войну» загасили быстро.

О Константине Ивановиче Чулкове

На середине села появился Константин Иванович Чулков – председатель колхоза, со своей верной спутницей Полиной Семёновной. Мужики, побросав колья, прекратили побоище.

Дядя Костя (так я его звала до конца дней его) произнёс речь часа на полтора об идеологии, предназначении человека и его роли в построении коммунизма. Это был человек, верящий в идеи партии. Что бы он сказал сейчас? Дослушав до конца воспитательную проповедь дяди Кости, народ мирно разошёлся по домам.

Село Берёзовский Рядок, Бологовского района, Калининской области, 1953 год.

 Председатель колхоза Чулков Константин Иванович

Внешне он был высокий, широкий в плечах и красивый мужик. Руководил колхозом умело, поля не пустовали, а засеяны были всеми сельскохозяйственными культурами: рожью, овсом, льном, гречихой, турнепсом, клевером, картошкой и так далее. В колхозе развивалось животноводство: коровы, телята, свиньи, лошади и была птицеферма.

Время было трудное, послевоенное. Колхозники получали на трудодни зерном, но колхоз считался крепким. Были и недовольные.

Процветало чинопочитание. Привык русский мужик шапку ломать перед барином. Для меня (а я сейчас вспоминаю родителей Джемса Чулкова) дядя Костя был весёлым, компанейским мужчиной, целиком подчинённым своей жене – Полине.

Мы часто собирались вечерами на огонёк то у Чулковых, то у Осиповых. Засиживались допоздна. Много пели. Почему-то в те годы за столом всегда звучали песни, да такие задушевные, жизненные. Теперь этого не услышишь.

В семье Чулковых было трое детей. Джемс старший, Зоя (и сейчас живёт в доме родителей) – средняя и младший Лёня (уже умер). Осталась Зоя. Трое племянников Джемса (двое от Зои и один Лёнин), закончили в своё время училище подводного плавания, имеют свои дома в Берёзовском Рядке и растят своих детей. Так что и род Чулковых, и династия моряков-подводников продолжилась.

Отпуск закончился, а писать о его впечатлениях можно до бесконечности. Пора вступать во взрослую жизнь. Мы – на Балтику, Джемс – на Север. Встречи в Берёзовском Рядке стали реже, только когда совпадали отпуска.

Порккала-Удд

После отпуска Порккала-Уддские жёны отъехали к своим мужьям. Я же ждала визы шесть месяцев. Толя поехал в Порккала-Удд, а я к своей маме в Ленинград – ждать пропуска. Он неоднократно обращался к начальству с рапортами, чтобы его перевели служить в такое место, где с ним могла бы проживать и жена. Мне так мешало моё происхождение от выходцев из прусских немцев, баронов фон Лен. (Лен – моя девичья фамилия, приносившая мне немало сложностей в жизни).

Эрнст Молчанов учился в это время на ВРОКе, а вместе с ним замечательные ребята: Женя Дрюнин, Дима Кузнецов и многие другие. Зима 1954 года прошла в ожидании разрешения на выезд в Финляндию и редких встречах с ребятами на катке в ЦПКО, опять же с чаепитиями у нас. Только в мае 1954 года я уехала к Толе и встретилась с мужем. Началось знакомство с новой жизнью в роли офицерской жены.

Наших ребят назначили на должности командиров БЧ-2 бронекатеров (БК) в Бригаду шхерных кораблей (БШК), но очень быстро они стали командирами БК. Служба шла нормально у всех в одном ключе: стрельбы, учения, дежурства в боевом ядре. Мы (жёны) были все в одинаковом положении, так как работать было негде. Я говорила, что я по профессии хозяйка, по призванию – жена. Изучили термины, такие как фарватер, шхеры, створы, задача К-1, размагничивание и так далее.

Жильё нам дали в посёлке Стремсбю. Небольшая комната в финской даче на четыре семьи офицеров. Из наших в даче жили Олег Кузнецов и его жена Лена. Ещё две комнаты занимали Ира Фоменкова из Баку (муж её окончил Каспийское училище) и Лена Павлова из Ленинграда, муж которой окончил училище Фрунзе.

Жили дружно между собой, своеобразной коммуной. Отличной хозяйкой – экономкой и кулинаркой была Лена Кузнецова. Спасибо ей, я многому у неё научилась.

Ира была старожилкой, прожила до нас два года в Порккала-Удде. Темперамент южный (мать азербайджанка, отец русский). Почему Ира вошла в мою летопись? Сейчас опишу. Изначально мне по жизни отведена роль исполнительницы чужих выдумок. С детства – у брата, в школе – у подруги, а вот теперь – у Иры. Прожив дня три на даче, когда Ирин муж был на суточном дежурстве, Ира повела меня за подснежниками.

Красота вокруг неописуемая! Дача на берегу моря, на валунах, вокруг лес. Кто был на Валааме, тот может представить, что это такое. От базы наших бронекатеров – 6 км, а в другую сторону – центр, где комендатура, дом офицеров и магазины, до которого все 16 км. Автобусы ходят два раза в день. До шоссе от дачи лесом 2 км.

По одной ходить нельзя, ибо «шалят» стройбатовцы. Вот в этот-то лес мы с Ирочкой и пошли за подснежниками. Бродили долго, уже вечер, и вдруг Ира говорит:

– Мелитка, а мы границу перешли! Проволоку проходили? Да. Всё, надо выбираться быстрее, пока нас не поймали финны.

А я в старом сарафане, в рабочем тёмном Толином кителе и домашних тапочках, но с подснежниками. Ноги оцарапаны о проволоку. Села на пень и заплакала:

– Потеряла дом, Отчизну, мужа!

Ира говорит:

– Надо идти опять к проволоке и лезть через неё обратно.

Пришли к проволоке, я реву, Ира подняла проволоку, держит и командует: «Лезь!». Лезу, зацепила кителем за проволоку, а Ира мне сверху, ибо я ползу, а она проволоку держит:

– Не нервничай, ты сейчас на нейтральной полосе, ты сейчас ничья.

Когда мы сели передохнуть, Ира стала надо мной смеяться. Мол, я потеряла дом и Отчизну в последнюю очередь, а мужа в первую. Отсмеялась и призналась, что она со мной пошутила, а дом наш совсем близко. Просто её Коля на дежурстве, а ей скучно, а что мой уже должен быть дома – ей всё равно.

Когда я вернулась домой, Толик сидел на стуле обхватив голову руками и раскачивался из стороны в сторону. Увидев меня спросил:

– Литуся, тебя изнасиловали?

– Нет – говорю, – я границу перешла.

Ире Толя сказал, что если она ещё раз собьёт с пути истинного его Литочку, то он оторвёт ей голову.

Мне было всего 19 лет. Блокада отняла отрочество, и если кто-то из женщин сетовал на быт (далеко магазин, колодцы в скалах, тяжело доставать вёдра с водой и так далее), то я как наивный ребёнок радовалась солнцу, морю, жизни.

Порккала-Удд, лето 1954 года.

Мелита Осипова и Валя Федюшкина на прогулке по окрестностям

Это были лучшие годы службы. Все друг за другом получили звание старших лейтенантов, без задержек, благо должность позволяла быть на ней до капитана 3 ранга. Кому-то покажется, что слишком гладко и вольготно служилось в Порккала-Удде. Конечно нет. Были и ЧП, и бесконечные ночные тревоги и готовность № 1. Оптимизм был присущ нашим ребятам с курсантских времён, а мы поддерживали этот оптимизм. Забывали, что, если опоздаем на автобус из Драг, то с полными кошёлками пойдём 6 км домой. А колодцы – в скальной породе, воды почти нет, и много раз нужно забросить ведро, чтобы набрать нужное количество воды на обед.

Пути Господни

С панталыку Ира сбивала меня ещё не один раз, а я сознательно поддавалась ей. Потом нашла себе применение в спорте. Защищала честь Порккала-Удда по плаванию в 8-й летней Спартакиаде Балтийского Флота в Таллине. Три грамоты завоевала: 3-е место – вольным стилем, 2-е место – кроль на спине, 1-е место – эстафета 4 по 100. Тогда же первое место заняла команда наших ватерполистов, в которой участвовал Витя Федюшкин.

Грамоты вручали в Таллиннском доме офицеров. Адмирал Козлов преподнёс какие-то сувениры.

Я участвовала и в самодеятельности – пела.

Потом на отчётно-выборном собрании женского совета Вера Рыбина выдвинула мою кандидатуру в женский совет от посёлка Стремсбю. В женсовете стала организовывать самодеятельность. В отместку, тут же привлекла Веру Рыбину участвовать в самодеятельности. Она прекрасно плясала и была очень пластична, в своё время окончила физкультурный техникум.

Интересно, что с Верой мы учились в одной школе, она на один класс старше меня. Встретились в училище и очень удивились: «Ты как здесь?», «А ты?». Я с Крестовского проспекта, она с улицы Зеленина, а встретились в такой дали от дома, в училище. Тогда уже у неё был Вова Рыбин, а раньше за ней ухаживал Владик Гущин.

В Порккала-Удде, ближе к пирсу в посёлке Солнечная Долина жили наши Гусаковы. В холостых служили Кулешов Саша, Лёва Маточкин и Саша Гамзов.

Порккала-Удд, лето 1954 года.

Саша Гамзов после удачной рыбалки

Как интересно пересекались наши судьбы не только с Сашей Гамзовым, но и с другими однокашниками! То общие знакомые связывали, то какие-то события, но многие годы мы знали о жизни друг друга. Вот, например, Гамзов попал в 1952 году на гарнизонную гауптвахту из-за меня. Случайно, оказавшись в Мраморном, он пригласил меня на танец. Когда мы были уже на середине зала (кстати, он чудесно танцевал), я почувствовала, что от него попахивает спиртным. Я сказала, что не хочу танцевать и, оставив его, отошла. Он резким движением от груди до ремня порвал на себе суконку со словами: – «Нами пренебрегают!».

Патруль был в зале, они часто там находились. Я удрала домой и долго не появлялась даже в училище. Эрнсту ничего не рассказала, Толю ещё не знала. А потом так сложилась жизнь, что мы с Сашей крестили внука Боба Петрова и стали: он – крёстным, я – крёстной. Воистину: – «Неисповедимы пути Господни»!

Отпуска 1954 и 1955 годов

Одну неделю отпуска провели у родителей Толи. Опять декабрь, опять деревня, но теперь уже в быстром темпе. Толя Осипов и Джемс Чулков, который тоже был в отпуске, попили самогонки у Чулковых (мужчины), попели песенок (женщины), и мы с Толей быстро поехали в Москву на встречу с друзьями.

По ранее обговорённой программе мы с Толей в Бологое должны были сесть в поезд Ленинград-Москва № 29, который останавливался в Бологое в 3 часа ночи. В вагоне № 5 ехал МЭД – Молчанов Эрнст Дмитриевич. Встреча состоялась. В Москве мы остановились у Д.П. Кузнецова. Очень милая, интеллигентная семья – мама, сестра и Димина жена Маргарита.

Мы использовали время в Москве, впитывая, познавая столицу. Были в Большом, слушали оперу «Иван Сусанин», где Антониду пела Шумская, а Сусанина Михайлов. Повезло. Попали и в Малый театр на Ивана Козловского, побывали на экскурсии в Кремле, Мавзолее и так далее. Встреча друзей – Дима Кузнецов, Спартак Чихачёв, Эрнст Молчанов, супруги Осиповы (Толя, Мелита) – прошла на высоком уровне в ресторане «Якорь». Провожали мальчиков в один день – Эрнста Молчанова в Баку, Кузнецовых во Владивосток, Чихачёва в Балтийск, а сами – домой в Порккала-Удд.

Отпуск 1955 года мы провели у Эрнста в Баку. Эрнст служил дивизионным специалистом, на каких кораблях не помню.

Баку, район Баилов, 1955 год.

Место, где служил Эрнст Молчанов

Отпуск в Баку был знакомством с Востоком. Были на азербайджанской свадьбе – это неописуемо, это надо видеть. Праздник Шахсей-Вахсей – это поминание усопших. Сам город Баку – светлый, солнечный, чистый. Старая крепость с девичьей башней и её легендой – чудо. Музей Низами, особняк Бейбутова, мечеть на горе, Каспий с видом многочисленных нефтяных вышек, Приморский бульвар и так далее. Я счастлива, что всё это видела и могу своими впечатлениями поделиться с другими.

Эрнст проводил с нами целые дни, чем очень удивлял меня. Как же, мол, служба? На что он отвечал мне:

– Подаю рапорт за рапортом о демобилизации.

Каспийское море, 1955 год.

Иногда Эрнст выходил в плавание

В 1956 году он демобилизовался, и, закончив Военмех, пошёл работать в НИИ «Электронстандарт» начальником лаборатории, а затем и до главного инженера этого института дослужился.

Кронштадт

В 1955 году бригаду шхерных кораблей переводят в Кронштадт, поскольку Порккала-Удд отдали финнам.

Жилья нет, снять комнату и даже угол почти невозможно. Ленинградские жёны вернулись в Ленинград. Мужья один-два раза в месяц приезжают к нам. Толе повезло, он на местном рынке уговорил старушку сдать нам комнату, которую мы снимали год.

В Кронштадте в 1956 году у нас родилась дочь Таня.

В том же году нам повезло с квартирой. Нашего начальника политотдела перевели на Новую Землю, а его двухкомнатная квартира досталась нам с Гусаковыми. Как мы с Женей Гусаковой её «завоёвывали», не поддаётся описанию, поскольку начпо забронировал свою квартиру. Её хотел занять его преемник, капитан 1 ранга. Мы с Женей и детьми ходили к нему в кабинет для разговора. Поскольку я была членом женсовета бригады, и боевитости у меня хватало, да и терять мне было нечего, нам удалось вместе с Женей добиться того, что новый начпо отказался от своих намерений. Таково весьма краткое и схематичное изложение «баталии» с высоким начальством.

Было решено, что эту квартиру мы делим с нашими однокашниками Гусаковыми, Валерой и Женей. А наши мужья в это время были на учениях в районе Приморска. Когда они вернулись в Кронштадт, были очень удивлены, что жёны с детьми уже переселились на новую квартиру.

Кронштадт, 1957 год.

БК-535 бригады шхерных кораблей.

На ходовом мостике командир бронекатера старший лейтенант Осипов Анатолий Петрович

С Женей я сошлась очень быстро по характеру, и мы прожили дружно до нашей демобилизации. Если кому-то из нас нужно было поехать в Ленинград, то другая оставалась с девочками, – или я со своей дочерью и Мариной Гусаковой, или Женя с Мариной и Таней Осиповой.

Кронштадт, зима 1958 года.

Слева направо: Мелита Осипова, жена комбрига и Женя Гусакова

Жизнь стала налаживаться. С Женей стали посещать курсы кройки и шитья. Женя в среду, я в четверг, чтобы было кому сидеть с нашими девочками. В кино тоже ходили по очереди. Если Гусаковы на 20 часов, то Осиповы в 22 часа. В праздники собирались вскладчину у нас. Дружили с Рыбиными. Сыграли свадьбу Лёвы Маточкина

Приморск, лето 1959 года.

 – Деньги давай!

– Только за поцелуй

К нам очень любили приходить сослуживцы, ибо мы придумывали сценарии по проведению праздников, писали стихи и юморески, сочиняли и исполняли весёлые и смешные частушки на актуальные темы. Такой же коммуникабельной Женя осталась и до сих пор, хотя уже носит статус прабабушки. Она молода и внутренне, и внешне.

Сокращение флота и ДМБ

В 1960 году Хрущёв стал сокращать Армию и Флот на 1 миллион 200 тысяч. Мы стали гражданскими. Поселились у моей мамы на улице Савушкина в однокомнатной квартире, где у нас родился сын Олег. Привыкание к гражданской жизни давалось трудно. Толя устроился работать на завод «Арсенал» начальником бюро инструментального хозяйства. Получили квартиру на проспекте Науки, где я живу и сейчас.

Внезапно, во сне 12 апреля 1973 года Толя ушёл из жизни. Ему было всего 42 года.

Дочь в том году заканчивала 10-й класс, сын Олег учился в первом классе. Сейчас Таня работает в Санкт-Петербургском государственном университете заместителем директора по научной работе Научной библиотеки имени Максима Горького.

Сын Олег 15 лет ходил в заграничные плавания на судах Балтийского морского пароходства. Сейчас работает в фирме «Лаверна».

Я на пенсии. Ежегодно летом провожу два-три месяца в родовом доме Осиповых, доставшемся нашей семье после смерти Толи и его мамы.

Эти строки пишутся здесь, в Берёзовском Рядке, где провожу летние месяцы уже пенсионеркой. Стены избы помнят голоса предков Толи. Наши дети не упускают возможности провести свой отпуск здесь. Они очень любят деревню, как и я.

Село Берёзовский Рядок, лето 2007 года. «Родовое имение» Осиповых

Через несколько домов от нас – дом Джемса Чулкова, где живёт его сестра Зоя Константиновна. Племянники Джемса с детства дружат с моим сыном. Таким образом, село Берёзовский Рядок продолжает пускать корни Осиповых и Чулковых.

Кто здесь побывал в курсантские времена (Д.П. Кузнецов, Спартак Чихачёв, Жора Вербловский), должны помнить, что более красивых мест очень трудно найти.

Жора Вербловский палит из ружья в положении сидя,

а Спартак Чихачёв указывает путь…

Село Берёзовский Рядок, лето 1953 года.

Необозримые просторы долины реки Мсты

Вдова Джемса Чулкова – Тамара Ивановна организовала музей (да, да именно музей, а не уголок) памяти Джемса. Директор школы Царёва Нина Ивановна выделила целый кабинет под этот музей. Книга отзывов пестрит благодарными откликами учащихся школы и взрослых, посетивших его. В экспозиции представлены стенды с фотографиями и документами, отражающими жизненный путь контр-адмирала Д.К. Чулкова, а также личные вещи и памятные предметы.

Я уверена, что нынешняя молодёжь уже не помнит самого Джемса Чулкова, но узнав его биографию, о его учёбе в училище, боевом пути служения России, не только будут горды своим земляком, но и сами захотят быть моряками. Подобная память о старших не должна забываться никогда. Молодое поколение не должно вырасти Иванами, не помнящими родства.

Оглядываясь назад, понимаю – мне повезло в жизни. Я с 1946 года росла, хотя и не осознавая, с такими чудо-ребятами! Ныне с уверенностью могу сказать: лучшего выпуска в училище не было.

Желаю здоровья всем живущим и светлой памяти покинувшим нас!

Отдельно о Петрове

Писать о нём некому. Нет уже Саши Гамзова и Саши Кулешова, лучших его друзей. Поэтому пишу я.

Санкт-Петербург, 1991 год.

Слева направо: Саша Гамзов, Саша Кулешов, Боря Петров

ЛВМПУ, 1947 год.

Группа наших подготов на дереве, стоявшем во дворе.

Снизу вверх, слева направо:

Миша Круглов, Юра Пузыревич, Толя Пикалёв, Эрик Ильин, Боря Френкель, Гена Бедяев,

Боря Петров, Марк Гурович, Володя Змеев, Толя Низовкин

Послужной список Петрова Бориса Фёдоровича короткий.

1953-1955 годы: Азов – Измаил – командир бронекатера.

1955 год: Учебный отряд в Ленинграде и ДМБ.

Затем учёба на очном отделении ЛЭТИ и работа в НИИ «Электроприбор» до пенсии.

Дима Кузнецов, Боря Петров и Саша Гамзов

В 1965 году мы с Осиповым Толей переехали на проспект Науки. Недалеко от нас, на улице Бутлерова поселился Борис Петров с женой Людой и дочерью Леной. Изредка встречались. Петров и Осипов иногда играли в шахматы, пили пиво, чаще у нас.

В 1973 году скоропостижно умер Толя, когда нашему сыну было 8 лет, а дочери 17. Мне было очень тяжело. За 28 дней до Толиной смерти умерла моя мама. Я даже попала в больницу с сильной невралгией. Поправилась только через год.

Петровы навещали меня, и я была им очень благодарна. В 1985 году у Люды обнаружили онкологическое заболевание. Я стала часто навещать Петровых. В 1986 году Люда ушла из жизни. Борис стал увлекаться выпивкой. Я старалась отвлечь его театром, музеями, поездками за город и даже в Москву. Он был человеком любознательным и читающим (это нас сближало). Он любил Достоевского, имел полное собрание сочинений, очень дорожил им. Я люблю историю и особенно всё, что касается истории государства Российского, начиная с Рюриковичей. Он меня дразнил «Анной Леопольдовной».

Много у нас было общего, и нам было интересно вместе. У меня и сейчас много его подарков, которые всегда несли в себе содержание: пятитомник стихов Есенина, книжечка стихов прелестного карманного формата, редкий фотопортрет Владимира Высоцкого и другие. Он очень любил стихи и знал наизусть почти всего Вознесенского.

В 1988 году умерла Борина мама Клавдия Михайловна, и в этом же году дочь Бориса Лена родила сына без мужа. Борис стал дедом. Я помогала Лене с крестником, которого назвали Толей (почему, до сих пор не знаю). Борис увлекался всё больше и больше «Бахусом». За пять лет до его смерти мы расстались. Моих сил уже не хватало бороться за Бориса. Спасала сына, которого спасла.

Боря ушёл из жизни через месяц и 15 дней после смерти лучшего друга – Саши Гамзова. Саша умер 7 января 2006 года, а Борис Петров – 23 февраля 2006 года. Прах подхоронен на Ковалёвском кладбище в могиле его дяди. После себя оставил: дочь – Петрова Елена Борисовна, внук – Петров Анатолий Борисович.

Думаю иногда, что, не оставь я его без внимания последние пять лет, может быть, и ещё пожил бы? Неисповедимы пути Господни.

В память об Эрнсте Молчанове

В 1998 году Эрнст трагически ушёл из жизни. Похоронен на Ковалёвском кладбище Санкт-Петербурга.

Даты жизни: 24.05.30 – 5.12.98. Он прожил 68 лет. Это много или мало? Только миг!…

Сначала человек – мальчик, потом человек – школьник, курсант, затем человек – молодой специалист, и вот человек – большой специалист! На всех этапах жизни его окружали мы: – родители, братья, сёстры, однокашники, жена, сын, внучка, сослуживцы, друзья и недруги.

Он среди нас и мы вокруг него. Какое место мы занимали в его жизни? Это вопрос, на который никто не ответит, а Эрнста не спросишь. Он молчит и никогда не произнесёт своё любимое: – «Я сказал!».

Иногда Эрнст бывал задумчив…

Все, кто его знал близко и любил, будут помнить его до конца дней. Те, кто был связан с ним не ближним кругом, помянут добрым словом. Какое-то время у них ещё будет на слуху его имя, но и они забудут. Постоянно отзываться болью будет рана у родных. К нашему большому грузу утрат добавилась ещё одна, очень тяжёлая, невосполнимая.

Для меня он был не человеком с именем и должностью, а просто братом, старшим по возрасту, другом по содержанию, советчиком. С его мнением приходилось считаться. Он был категоричен в суждениях, но в большинстве случаев был прав.

Эрнст пережил страшную автомобильную катастрофу

Мои воспоминания о брате представляют собой бытовые, домашние зарисовки. Я с удовольствием делюсь ими с теми, кому они будут интересны. Вспоминая Эрнста, снова переживаю детство, юность, зрелость и те, теперь уже невозвратные мгновения жизни, которые связаны с его жизнью.

В Эне было столько жизнелюбия, что хватило бы не на одного человека. При всей его искромётности и остроумии, он был очень серьёзным и ответственным человеком. Его правилами были: никогда не давай обещаний, если не можешь их выполнить, никогда не опаздывай, не ври. Это только некоторые его заповеди.

Особенно Эрнст не любил пошлость и враньё. Он не боялся сделать кому-либо больно своим замечанием, прямо и честно в глаза говорил своё мнение, не взирая на ранги. С ним было многим неуютно, но тем, кто его знал близко, было хорошо и надёжно. Он никогда никого не подводил. При его загруженности работой, которую он вёл, он всегда находил время помочь, мог приехать в любое время, когда он нужен.

Ленинград, НИИ «Электронстандарт», 1987 год.

Главный инженер Эрнст Молчанов обсуждает результаты исследований с начальником лаборатории Игорем Куликовым, однокашником по 1-му Балтийскому ВВМУ

В 1973 году у меня умерла мама, а через 28 дней скоропостижно скончался муж. Мне всего 39 лет, у меня двое детей (дочери 17 лет, сыну 7 лет), у меня никого, профессии устойчивой нет. Прожив с мужем 21 год и кочуя с ним по военно-морским базам, я была по профессии – хозяйка, по призванию – жена.

Эня все заботы похорон взял на себя. Все горькие дни утрат он был со мной. Его машина постоянно дежурила у нашего дома.

Так он жил, – достойно и полноценно. Жаль, что так мало. Сколько ещё он мог принести в науку, если бы не его болезнь – последствия автокатастрофы. Скольких людей он мог одарить теплом своей светлой души!

Светлая ему память! Мы будем его любить и помнить, пока будем жить на этой земле.

Вечная Память ушедшим!

Санкт-Петербург

2007 год