Эта  фотография  Бориса  Евсеевича  Пукина  висела  на  Доске  Почёта  Гидрографической  службы  Черноморского  флота.  Сразу  видно,  что  на  ней  изображён  хороший  человек.  Его спокойное,  умное  и  доброе  лицо  вызывает  симпатию. Прекрасный  руководитель  и  труженик  был  достойно  представлен  всему  флоту.

Подготы  и  первобалты  высоко  ценят  человеческие  качества  Бориса  ещё  с  курсантских  времён.  С  ним  дружили  все  однокашники  тогда  и  до  сих  пор  многие  сохраняют  дружеские  отношения. К  нему  и  сейчас  тянутся  люди  для  простого  человеческого  общения.  Это  было  заметно  на  нашей  встрече  11-12  октября  2003  года,  посвящённой  пятидесятилетию  окончания  1-го  Балтийского  ВВМУ.

Борис  закончил  училище  с  дипломом  штурмана-подводника,  однако  30  лет  флотской  службы  плавал  на  надводных  боевых  кораблях:  тральщиках,  эсминцах,  противолодочных  кораблях  и  крейсерах.  Участвовал  в  боевом  тралении  и  многократно  выходил  на  боевую  службу  в  Средиземное  море.  Будучи  старшим  штурманом  на  корабле  и  флагманским  штурманом  соединения,  он  не  имел  ошибок  кораблевождения.

Закончил  службу  начальником  отделения  технических  средств  кораблевождения  Гидрографической  службы  Черноморского  флота.  На  этой  работе посетил  все  маяки  Чёрного  и  Азовского  морей, изучил  их  и увлёкся  историей  маячного  дела.  Написал  и  опубликовал  много  статей  на  эту  тему  и  участвовал  в  написании  книги  «Гидрография  Черноморского  флота  (1696-1982 годы).  Исторический  очерк».

Борис  Пукин

Воспоминания  о  былом

Война,  блокада,  эвакуация

С чего начать? Казалось бы, просто: – я, Пукин Борис Евсеевич, родился тогда-то, там-то и так  далее. Но думаю, что в начале надо сказать спасибо Юре Клубкову за инициативу и неистощимую энергию. Вроде бы с годами должен был бы  успокоиться, а он придумал грандиознейшее дело – напечатать наши  воспоминания.  Задача очень сложная и, как говорится, – дай  Бог  ему  силы  и  удачи!

Итак: я родился 9 мая 1930 года в городе Мценске Орловской области. Прошу обратить внимание на дату – 9 мая! Конечно, моя мама, не знала, что этот день станет Великим Праздником, но она постаралась родить в этот день меня и, чтобы мне было нескучно, мою сестрёнку Минну. Это было добавление  к  старшим  сёстрам – Розе  (1921  года  рождения)  и  Вере  (1924  года  рождения).

В 1931 году наше семейство переехало в Ленинград.  Жили мы в доме №2 по улице Союза Связи – на углу с Исаакиевской  площадью.  Здесь  нас  застала  Великая  Отечественная  война.

8 сентября 1941 года началась блокада: ежедневные бомбёжки, артобстрелы, голод. Вначале было любопытно.  Мальчишки подбирали осколки снарядов и бомб, вместо бомбоубежища старались убежать на чердаки  и  крыши – помогать  старшим  тушить  зажигалки…

Потом  увидели первую жертву артобстрела – мужчину, убитого   возле института растениеводства на Исаакиевской площади. Однажды ночью во время воздушной тревоги наш дом затрясло от близкого разрыва. Оказалось – бомба попала в дом на улице Якубовича, параллельной   улице  Союза  Связи  в  ста  метрах  от  нас…

Потом начался голод, исчезло электричество, вода, канализация. Сидели с коптилкой у буржуйки, в бомбоубежище ходить перестали. Днём читали, ходили с чайниками и бидончиками за водой на Неву. Всё замёрзло, транспорт не ходил. Бабушка умерла в феврале 1942 года. В этом же месяце погиб  её  младший  сын, брат  моего  отца.

Отец, Пукин Евсей Борисович, родился  в  1897  году  в  местечке  Глубокое  Витебской  губернии.  Мама,  Юдина Софья Ильинична,  родилась  в  1895  году  в  местечке  Волынцы  в  Западной  Белорусии.

С сентября 1941 года  отец  воевал рядовым бойцом  в дивизии народного ополчения.  В марте 1942 года был ранен под Пулково, вывезен на Большую землю и больше в боевых действиях не участвовал.  Ему было  уже 45 лет. Далее  он служил ефрейтором в запасном полку в Кокчетаве, а затем на военном заводе в Омске в трудовой  армии до конца 1946 года.

Старшая сестра Роза была  студенткой 3 курса ЛЭТИ имени Ульянова (Ленина).  Во  время  войны  работала  санитаркой  в военном  госпитале.

В середине марта 1942 года мы эвакуировались вместе со студентами и преподавателями ЛЭТИ по льду Ладожского озера, по «Дороге жизни». Затем через всю страну в теплушках доехали до города Ессентуки, где нас, ленинградцев-блокадников, с большой заботой и участием встретили, разместили  и  откормили  в  санаторной  столовой.

Но через четыре  месяца пришлось пешком уходить от немцев, захвативших Минеральные воды. Дошли до Нальчика.  Оттуда уехали на железнодорожной платформе по  маршруту   Махач-Кала – Дербент – Баку. На переходе через  Каспийское  море  из  Баку  в  Красноводск я впервые попал на крутую морскую волну. Мутило, с тоской и любопытством смотрел на зелёно-белые волны, но … не травил! Тогда  не думал, что с морем будет связана  вся  жизнь и придётся впоследствии отдавать дань морю не один раз.

Добрались до Ташкента. Недалеко от города, в совхозе Кибрай, я впервые начал работать на уборке винограда и табака. В начале 1943 года моя семья переехала в город Джамбул, к родственникам, тоже эвакуированным  из  Ленинграда.

Меня  сагитировал  Женя  Юдин

В Ленинград мы вернулись в начале ноября 1944 года. Наша комната в коммунальной квартире была без полов, без мебели. Всё, что горело, было сожжено в печке. Нам дали квартиру в этом же доме.

В шестом и седьмом классах  я  учился  в 225-й  мужской школе, которая размещалась в нашем доме.  Дом был старинный, екатерининских времён.  В нём останавливался Дидро, когда приезжал в Санкт-Петербург по приглашению Екатерины Великой. Со мной учился Женя Юдин. Его отец, мичман Юдин Михаил Сергеевич, служил старшиной оркестра в Ленинградском Военно-Морском Подготовительном училище  (ЛВМПУ). Мы с Женей дружили.   Он жил с родителями  и сестрой в доме напротив нашего  по  улице  Союза  Связи.

После окончания седьмого класса в 1946 году Женя поступил в  ЛВМПУ, а весной 1947 года  он сагитировал меня подать документы для поступления на второй курс ЛВМПУ, благо был объявлен дополнительный набор. Женя  носил  красивую морскую форму, учился по школьной программе с добавлением начал военно-морских наук, имел бодрый, лихой вид.

А мы с нетерпением ждали школьного обеда  Ходил я в обносках, жили мы на зарплату старших сестёр… Стал сдавать экзамены  в  училище. Было их много. Чуть не провалил химию. Получил тройку. Но остальные были  четвёрки  и пятёрки.  Поступил!

То,  что  часто  вспоминаю  о  Подготии

Что запомнилось? Старшина роты мичман Ткаченко – высокий, здоровый надевал на нас бескозырки  для  примерки, натягивал до ушей, проворачивал  и  определял:  «Годится!».

ЛВМПУ,  1948  год.  С  любимой  преподавательницей  английского языка  Клавдией   Герман. 

Слева  направо:  Лео  Сумкин,  Гарри  Арно, Борис  Пукин,  Энрико  Ассер,  Саша  Кузнецов,  Роберт  Новиков

Приходили старшекурсники и добровольно-принудительно предлагали: «Юноша, махнёмся корочками…». Запомнился курсант с знаменитой фамилией – Фурманов. Старшекурсники ходили в ловко пригнанной форме, в клешах, с травленными  хлоркой  воротничками. А мы – стриженые, в робах и «гадах». Об этом хорошо написал в своей книге «Тихоокеанский флот» Володя Брыскин.

Из преподавателей помню преподавателя литературы Полуботко, «англичанку» Герман, преподавателя навигации, капитана 2 ранга Лебедева,

начальника кафедры навигации Новицкого, ну и, конечно, начальника училища, контр-адмирала Б.В. Никитина. Иван Сергеевич Щёголев – наш любимый (не побоюсь этого слова)  и уважаемый начальник курса остался  в благодарной  памяти  на  всю  жизнь.

       Командиром  нашей третьей роты был капитан-лейтенант (затем капитан 3 ранга) Савельев  Иван  Иванович.  Человек, непримиримый к разгильдяйству, но,   по-моему,    добрый  и  справедливый.

Заместитель начальника курса по политчасти, капитан 3 ранга Комиссаров А.И., был настоящим комиссаром в лучшем смысле этого слова. Он  был  скромным,  заботливым,  никогда  не  кричал  на  нас.

Вспомнился один случай,  связанный  с  ним. В клубе училища устраивались танцы. Но просто танцы – это для политотдела было явно не солидно. Поэтому  проводили  вечера на какую-нибудь тему. Как-то устроили вечер, посвящённый комсомольцам – героям прошедшей войны. Комиссаров предложил мне, Жене Золотарёву и ещё кому-то выступить перед танцами с «докладами». Я, конечно, готовился, написал конспект. Комиссаров одобрил. Вышел я на трибуну. Передо мной большой жужжащий зал с курсантами и приглашёнными девчонками. Они болтают друг с другом и с нетерпением ждут окончания наших «докладов». А  я – ростом в 160 сантиметров, еле виден из-за трибуны, да и голос был ещё  далеко не командный.

В общем, как-то пролепетал свой рассказ о героях-комсомольцах… Комиссаров меня  утешил, сказав, что всё хорошо. А мои товарищи сказали, что  не  слушали,  ждали  танцев…

Ленинград,  20  мая 1949  года.  334  класс  пишет  сочинение на  аттестат  зрелости. 

Наблюдают  командир  роты  капитан  3  ранга Савельев  и  преподаватель  литературы майор  Полуботко

Попробую вспомнить список нашего 234-го класса в Подготовительном училище. Если кого пропущу, то другие,  надеюсь, дополнят.

Женя Красавцевв в 1948 году погиб, попав под трамвай. Юра Немчинов в 1952 году во время переезда на  голубых фордах, при подготовке к майскому параду в Москве, соскочил с машины за сорвавшейся с  головы  бескозыркой и попал под мчавшийся мотоцикл. Это было перед самой генеральной репетицией. Нам говорили, что он поправится, ему лучше, а он умер. Не  хотели  нас  расстраивать  перед  парадом  на  Красной  площади.

Ленинград,  1951  год.

Боря  Пукин  и  Володя  Лебедько во  время  подготовки  к  параду

Во время генеральной репетиции мы высматривали «усатых» – Будённого, Щаденко, Штеменко и других, а на Красной площади смотрели только  на  Сталина.

Спасибо  учителям  и  наставникам

Учился я старательно, был, как теперь называют моего младшего внука Митю, – «хорошистом». Особенно любил историю, литературу и навигацкие науки. Но вот физика давалась плохо. Особенно задачи. Практические занятия проводил преподаватель Швайченко. Пятёрки в журнале он ставил маленькими цифрами, а троечки и двойки – большими… Единственная  тройка  в  моём  аттестате  зрелости – по  физике.

В  1949  году  окончил  ЛВМПУ.  Принял  присягу  30  июня  1949  года  и  стал  курсантом  1-го  Балтийского  высшего  военно-морского  училища.

На первом курсе высшего училища произошёл провал  в  учёбе. Мы вернулись после парада в Москве 3 мая, а уже 5 мая – экзамен по физике.  Учебник физики Фиша – толстый-толстый, даже прочитать не успел. Где уж тут понять и запомнить… Старший преподаватель Мирский справедливо поставил семь двоек в нашем классе (а в других и по 12 двоек!). И я – комсорг класса – попал в число неудачников! Пришлось после экзаменов на три дня задержаться с отпуском и пересдавать эту злосчастную физику. Получил  «государственную»  оценку – три  балла.

Из преподавателей высшего училища, кроме замечательного Белоброва А.П. (мореходная астрономия), интереснейшего и увлекательного Гельфонда Г.М. (военно-морская история и искусство), прекрасного Сутягина П.Г.(военно-морская география), героя-подводника Грищенко П.Д., увлёкшего нас рассказами о подвигах подводников,  мне запомнился преподаватель высшей математики Сутырин, который  вёл практические занятия и умевший доходчиво объяснять сложную математическую науку, а также капитан 2 ранга Ельсиновский И.С. преподававший нам электронавигационные приборы.

До сих пор помню сухощавую фигуру Ельсиновского, который проводил длинной указкой по схеме прохождения тока гирокомпаса     «Курс-3», и, увлёкшись, всей фигурой вместе с указкой показывал, как полюс гироскопа идёт к полюсу силы. Думаю, что благодаря Ельсиновскому, я не смущался от непростых  теоретических  вопросов штурманских электриков на эсминце «Бойкий», где я служил командиром электронавигационной группы, и некоторое время мог плавать на тральщике без штурманского электрика. Правда, на тральщике я привлёк к вахте у гирокомпаса  мичманов-стажёров, но ведь за ними нужен был глаз да глаз…

К  сожалению,  Ельсиновский  рано  умер  –  в  48 лет.

Английскому языку нас учила симпатичнейшая и добрейшая Идея Кузьминична Черникова. Она очень старалась и многое сумела сделать. Но всё-таки, система обучения языку была такова, что мы  могли только писать и читать со словарём. А надо было научить свободному разговору. Ну и мы не  очень-то  старались. Не  думали,  что  английский  понадобится  в  жизни.

И ещё об одной женщине. Вера Александровна Малова – библиотекарь. Я был частым посетителем библиотеки. Очевидно, поэтому запомнился ей. Я был поражён, когда через 35 лет на вечере в училище вдруг услышал от неё слова, обращённые к моим товарищам: «А вот и  Борис  Пукин  идёт…». Потрясающая  память! Ведь  нас  было  так  много!

Кроме капитана 3 ранга Савельева  И.И., из командиров рот запомнился  капитан  Пороцкий  Б.С.  и … всё.

О  друзьях,  товарищах…

С товарищами, указанными в списке класса, я проучился четыре года: два – в подготовительном и два – в высшем училище  до разделения нас по факультетам  и  по специальностям – штурманский, артиллерийский и минно-торпедный.

С кем дружил? Со всеми. Класс был дружный, ребята подобрались толковые и порядочные. Особенно дружил с Володей Завгородним, Петром Михеевым, Володей Трофимовым, Давидом Масловским, Женей Шаровым.

У Давида Мословского была мама в Ленинграде. Родители Пети Михеева жили в Новгороде, а у Володи Трофимова – мама в Вышнем Волочке. Поэтому Петя  и  Володя  частенько бывали у меня дома, где их дружелюбно встречали мои сёстры, а моя мама старалась угостить вкусной домашней едой. Чаще всего жареной картошкой с мясом или котлетами и обязательно с вкуснейшим хреном или горчицей. Ну и, конечно, пироги, булочки… А жила моя семья на зарплату моих старших сестёр… Сейчас  такое  не  принято.

У Володи Завгороднего в Ленинграде жили любящие и беспокоящиеся за него тётки, а он был по молодости «колючим» и стеснялся проявления нежностей. Во время отпуска после окончания 3 курса подготовительного училища в 1949 году я поехал вместе с Володей в Симферополь к его родным. Его отец, с которым он не очень ладил, был каким-то пропагандистом-политработником, мама – дома, сёстры – в школе. Мы с Володей ходили на оперетту в Крымский музыкальный театр, фотографировали. Однажды  решили съездить в Севастополь, благо нам – военнослужащим пропуск был не нужен.

Походили по Севастополю, искупались на  водной станции. Встретились случайно с Сашей Гоухбергом, который некоторое время учился в подготовительном училище. Сфотографировались с ним (фотографии сохранились), понаблюдали за разрушенным, но восстанавливаемым Севастополем. В районе Артиллерийской бухты, у базара,  видели колонну пленных немцев, которые восстанавливали город. Севастополь понравился  нам. Володя помнил его довоенным, был влюблён в него. А я и не думал,   что  с  этим  легендарным  городом  будет  связана  вся  моя  жизнь …

Ну, а потом нас «замели». Гоняли нас патрули,  и в конце концов по указанию коменданта города полковника Старушкина отправили в комендатуру. Дело в том, что мы были одеты по форме два (чёрные брюки, белая форменка), а по городу была объявлена форма раз – белые брюки и форменка. Никакие ссылки на наш аттестат не помогли. Мы портили общую картину. В комендатуре мы позанимались со  строевой подготовкой вокруг столба (отдание воинской чести в движении) и еле отпросились, чтобы не опоздать на последнюю электричку (или поезд) в Симферополь. Вот такой эпизод…

 В 1952 году, когда мы вторично были на майском параде в Москве, Володя познакомился и влюбился в хорошую девушку – Валю. Пригласил её в Ленинград. Продал свой фотоаппарат ФЭД и  на эти деньги поместил Валю в гостинице «Англитер» или «Астории». Потом  женился  и  через год-два развёлся. Любовь кончилась… Валя  показалась  ему  мещанкой… Потом  она  рано умерла от туберкулёза… Но это уже было после выпуска. Наши  пути  разошлись, переписка  почти  прекратилась.

Ленинград,  1949  год.

Друзья:  Володя  Завгородний  и  Боря  Пукин 

Володя Завгородний был очень самолюбив, резок, плохо сходился с другими товарищами, мечтал о корабельной службе. Но служба у него не пошла, хотя он после окончания училища поехал не в отпуск, а на Северный флот. Поругался с  помощником командира  лодки (это  был  кто-то из наших однокашников, кажется, Каширкин), был  списан  и  отправлен  начальником поста СНиС на мыс Летинский. Мне присылал телеграммы в Севастополь с просьбой  выслать деньги. Подпись: «князь Летинский». Деньги  я  посылал...

Встречались мы редко, как правило, во время моих приездов в Ленинград. Володя ловил рыбу на Камчатке, женился на хорошенькой Розочке. Последние годы Володя работал в Ленинградском порту каким-то инспектором. Написал мини-поэму «Обводный канал»  о нашей  Подготии. На старости лет появилась страсть к стихотворству… Дочку свою он назвал Вестой. Она хорошо училась и … уехала в США… Роза в начале 1993 года умерла от рака. Володя был выбит из жизненной колеи. Попытки его младшей сестры Наташи и некоторых друзей помочь ему ни к чему не привели.  Он  тяжело  болел  и  умер  в  1993  году.

С Петром Михеевым я проучился в одном классе все шесть лет. Хороший, добрый, порядочный парень. Служба тоже не пошла. Сначала подпортило зрение – не попал на корабли. Потом что-то не заладилось. Но на «гражданке» нашёл себе место в конструкторском бюро  и … в хоре, с которым побывал во многих местах. У него хорошая, надёжная жена (завуч школы!)  и  хороший  сын – офицер  (но  не  флота!).

Володя Трофимов был отличником, затем сталинским стипендиатом. В этом качестве он нас многих выручал: не в смысле знаний, а в материальном отношении – он получал повышенную стипендию (кажется, 1000 рублей!) и никогда не отказывал друзьям в помощи (частенько без отдачи…). Во всяком случае, мне он помог купить первые мои часы  марки «Победа». Надёжный, добрый товарищ, когда-то хороший гимнаст, а теперь пенсионер-гипертоник…

После выпуска наши пути разошлись. Он по окончании артиллерийского факультета попал на эсминец Балтфлота. И впервые вновь  встретились в конце 1967 года в Средиземном море! Я в качестве флагманского штурмана 150-й бригады ракетных кораблей под командованием капитана 1 ранга Васюкова Л.Я. переходил вместе со  штабом с БРК «Прозорливый» на ракетный крейсер «Адмирал Головко», прибывший на боевую службу с Северного флота.

Первым на трапе нас встретил старпом – капитан 2 ранга Проскуряков Роберт – выпускник нашего училища 1952 года, бывший на 3 курсе старшиной нашей штурманской роты. А за ним стоял командир артиллерийской  боевой  части  крейсера, мой  друг  Володя  Трофимов!

Вскоре наступил новый 1968 год, и мы его славно встретили на якорной стоянке в заливе Хаммамет! После боевой службы «Головко» перешёл  в Севастополь на постоянное место базирования. Володя Трофимов вскоре стал флагманским артиллеристом 70-й бригады и в этом качестве окончил  службу.  Он   поздно  женился  и  уехал  жить  в  Ленинград.

Давид Масловский тоже был отличником, окончил подготовительное училище с золотой медалью,  а  затем в 1-м БВВМУ был сталинским стипендиатом. Очень спокойный, умница, организатор, пользовался уважением у однокашников и начальников. Бессменный старшина класса и затем штурманской роты. А служба не пошла… Попал на лодку в Ригу, дослужился  до старпома  и … уволился  в  запас. Конечно, не пропал. Умный и работоспособный, с флотской закалкой, организованный, он с успехом работает до сих пор! Если в наше время  в 70  с  лишним  лет держат на  работе, то  значит  – очень  ценят!

Женя Шаров был очень толковым, вдумчивым курсантом, немного скептиком. Эта вдумчивость, стремление дойти до сути однажды привела к скандалу. Углубленно изучая первоисточники марксизма, Женя в «Антидюринге» Энгельса вычитал, что знамя – фетиш! А тут надо заступать в караул часовым у знамени части! У фетиша!! Он и отказался … Что тут было! Хорошо, что в политотделе поняли, что парень «переучился» и не стали доводить его до исключения из училища. Ограничились беседами. А он очень переживал … Да и время было суровое … Может быть, я в каких-то деталях неточен, но так мне запомнилось.

Женя Шаров попал после училища на бронекатера в Поркалла-Уд и в году 1958-60 уволился в запас  при  массовом  сокращении  офицеров  флота.

Мои  увлечения

Чем увлекался в училище? В самодеятельности не участвовал, в отличие от Давида Масловского, который иногда выступал на концертах с сольным номером – играл на гобое (учился до училища). Спортом тоже не увлекался. На уроках гимнастики долго не мог перепрыгнуть через козла… Но однажды, во время спартакиады училища, когда от каждой роты должны были выставляться команды во всех весовых категориях по боксу, борьбе, штанге и другим  видам  спорта, меня попробовали привлечь в качестве штангиста в весе до 57 килограммов. Надо было выжать 50 кг. Я с этим весом справлялся, но собственный вес был 58,5 кг. Вот мы с Петей Михеевым пошли в баню, в парилку, сгонять вес. Согнали. Но выступать мне не пришлось. Не помню почему.  Очевидно, кто-то более  надёжный  нашелся…

Со спартакиадой связано воспоминание о поединке двух боксёров – Завгороднего и Юргенсона. Ринг – на сцене клуба. Первый раунд они ещё махали перчатками, а затем, слегка расквасив носы, ходили, шатаясь по рингу, не в силах поднять руки, только изредка тюкали друг друга. А зал хохотал …

Как и все, ходил на танцы в Мраморный и в клуб швейников, благо последний был недалеко от дома, рядом с Мариинским дворцом. Но основным увлечением были театр, филармония, музеи. На старших курсах мы организовали цикл лекций – экскурсий в Эрмитаж. Познакомились с творчеством Рембрандта, Рубенса, Леонардо да Винчи, Караваджо, Эль Греко, Тициана и многих других гигантов Возрождения. Ну и, конечно, была  изучена  вся классика Русского музея! Это приобщение к прекрасному  искусству осталось на всю жизнь! Я и теперь при каждом приезде в Ленинград  стараюсь  побывать  в  Эрмитаже  или  Русском  музее.

Практика  на  боевых  кораблях

Кроме лекций и экзаменов, запомнилась практика на кораблях. Сначала шлюпки, шхуна  «Учёба», первая качка, постановка парусов, заходы в Бьёрке, Выборг. Потом долгое путешествие в теплушках на юг, в Севастополь в 1950 году. Практика на гвардейском крейсере «Красный Крым»:   подвесные койки, драйка палубы, место по расписанию – котельное отделение, «деды», служившие ещё с войны.

Командир крейсера – капитан 2 ранга Громов Гавриил Алексеевич, будущий контр-адмирал, заместитель начальника боевой подготовки ВМФ, был строг, но доброжелателен. А вот встречи с помощником командира капитаном 3 ранга Сербуловым курсанты старались избегать – требовательный и шумливый. Впоследствии, во время трагедии ЛК «Новороссийск»,  он  был  помощником, врио старпома и  командира  линкора.

Один эпизод связан с выходом в море на «Красном Крыме». Крейсер ходил к Кавказскому берегу  на Лазаревский рейд. На Лазаревской судоверфи получили для флота баркасы и шлюпки. Ну и, конечно, курсанты – основная  тягловая  сила. А  мы  расшифровывали  слово  курсант  так:

Квалифицированная,  Универсальная,  Рабочая,  Сила, Абсолютно,  Нежелающая,  Трудиться.

Но в перерывах между тасканием шлюпок, мы купались в тёплом, чистом море. Правда, у меня на руке был фурункул, и я не мог плавать, поэтому  использовался  как  сторож.

Позднее я всем  говорил, что Лазаревская – райское место: зелёный берег, чистый галечный пляж, тихое, безлюдное место, ласковое тёплое море…

Потом был интересный штурманский поход на учебном корабле «Волга» вдоль всего побережья от Одессы до Батуми. Вели навигационную прокладку, занимались астрономией, изучали берега и … загорали и купались под горячим южным солнцем. Запомнился вечер на палубе «Волги», стоявшей на якоре  в Новороссийской бухте. Тёплая, тихая ночь, звёздное небо, бесчисленные огни на берегу ...  Володя   Завгородний  и  я  стоим  у  шлюп-балки,  беседуем  о  жизни…

Летние  практики 1951 и 1952 годов проходили на Северном флоте.

В 1951 году – на тральщиках («амиках»)  и  на торпедных катерах в  губе Долгой. На тральщиках занимались боевым тралением в районе острова  Колгуев – мыса  Канин Нос, ходили в Архангельск. Впервые увидели могучую Северную Двину с коричневой, тёплой водой. На «амиках» впервые увидел радиолокационную станцию.

Никто не позаботился о выдачи справок об участии в боевом тралении. О них пришлось вспомнить после того, как на Украине был принят закон о ветеранах Великой Отечественной войны, по которому участвовавшие в боевом тралении становились участниками боевых  действий  со  всеми  вытекающими  из  этого  статуса  льготами.

Полярный,  1951  год.  Практика  на  «бобиках».

Володя Лебедько,  Боря Пукин,  Олег Степанов, Володя Трофимов с  группой  матросов  большого  охотника

Полярный,  1951  год. 

Борис  Пукин,  Владимир  Лебедько, Валентин  Лентовский,  Владимир  Трофимов  после  погрузки  угля на  плавбазе  «Тулома»

Во время практики на торпедных катерах в губе Долгой я промок, простудился  и  попал  в  госпиталь  в  Полярном  с  воспалением  лёгких.

 В приёмном покое меня, по принятому порядку, отправили в холодную ванну (у меня была температура около 39⁰), а потом уже в палату. Но  молодой  организм  выдержал  и  этот  эксперимент.

Ленинград,  январь 1951 года.  234  класс. Слева  направо. 

1-й  ряд:  Александр  Кузнецов,  Давид  Масловский,  ?  Начальник  кафедры математики подполковник Платонов., капитан 3 ранга  Савельев,  преподаватель  математики  капитан-лейтенант  Сутырин,  Борис  Пукин.

2-й  ряд:  Олег  Степанов,  Евгений  Шаров,  Александр  Михайлов,  Александр  Леднев,  Яков  Вертлиб,  Али  Соловьёв,  Вениамин  Гущин,  Леонард  Сумкин,  Юрий  Серебренников.

3-й  ряд:  Юрий  Немчинов,  Энрико  Ассер,  Пётр  Михеев,  Александр  Жуков,  Владимир  Скороходов,  Владимир  Трофимов,  Валерий  Ходырев. 

Практика 1952 года проходила на эсминце проекта 30-бис, стоявшем в доке в Росте. Делать было нечего. Когда Валю Лентовского упрекнули, что он слишком много спит, он ответил: «Я не сплю, я закаляю свою волю: спать не  хочется,  а  я  заставляю  себя  спать …».  Вот  такой  юмор.

«…,  но  зато  мы  штурмана»

С третьего курса Высшего училища нас разделили по факультетам.  Я попал (как и хотел) – на штурманский. Специальность интересная, чисто морская, я бы сказал, интеллигентная, «белые воротнички» (в отличие от минёров,  у которых  «... что-то  в  масле, нос  в  тавоте»).

Состав штурманского  312 класса оказалось вспомнить труднее, чем 234  класс  Подготии.  Но  попробую.

Насыщенный  событиями  1953-й  год

Последний учебный год был сложным, полным важных событий и волнительных  моментов.

После летней практики  1952  года  был отпуск, и во время него произошло важнейшее событие – в вагоне электрички, следующей во Всеволожск, я встретил чудесную девочку Наденьку с толстенной русой косой, большими серыми глазами, стройную, серьёзную и доброжелательную. Я был «убит», заколдован, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Она сдавала экзамены на юридический факультет Ленинградского университета. Поступила, училась и окончила его. Но это было потом. Мы встречались, дружили, ссорились.  Она заболела туберкулёзом,  второй  семестр   провела  в  санаториях.

1953-й  год начался с мрачного «дела врачей», потом смерти Сталина  и  разоблачения Берии. Потом  был  сентябрьский Пленум ЦК по сельскому хозяйству,  и  к  власти  пришёл  Хрущёв.  Было  тревожно. В  это  же  время  были  государственные экзамены, стажировка  и  выпуск,  прощание с училищем.

После экзаменов, которые я сдал вполне прилично, вдруг выяснилось: не все поедут на стажировку. Большой группе присвоили звание лейтенантов и отправили на флоты. Принцип отбора в эту группу не совсем был понятен. Если  по  успеваемости, то  я  был  не  в  последних  рядах…

В общем, я вместе с Гелием Верховцевым, Лёшей Немцовым и Валерием Галочкиным оказались стажёрами на подводной лодке 613 проекта  в Севастополе. Помню старпома – рыжеватого и энергичного старшего лейтенанта  Метелёва – будущего заместителя начальника Управления БП Черноморского флота, контр-адмирала. Наша  лодка часто выходила в море. Я помогал штурману в работе на Херсонесской мерной линии, корректировал карты  и  прочие  штурманские  документы. Готовился  плавать  в  будущем  на  подводной  лодке.

Мы стажировались мичманами, а многие наши товарищи,  выпущенные  досрочно, в  это  время  уже «вкалывали» на  соседних  лодках  лейтенантами.

После стажировки состоялся выпуск. Мы стали лейтенантами 5 ноября  1953 года. Все вроде бы получили назначения на флоты и быстро разъехались. Но семеро  оказались не попавшими в общий приказ  о  назначениях. В эту семёрку попал и я,  а  также Лёня Немцов, Яша Вертлиб, Витя Баскин, Геша Фриденберг, Боря Френкель и кто-то ещё. Мы бросились к заместителю  начальника ВМУЗов по политчасти. Нас вежливо приняли, разъяснили, что на подводных лодках для нас не хватило мест, что мы получим назначение и так далее. В ответ на гневное заявление Лёни Немцова, что  нас не хотят пускать на лодки по известной причине, начальник политотдела ответил, что он  ошибается, что  всё  будет  хорошо…

А мы возмущались, обижались, негодовали. И было из-за чего.  Обидно было. Несколько лет нас агитировали за подводный флот, убедили, мы готовились и не мыслили о другой службе. Да и дискриминация оскорбляла. Но  всё  было  решено  наверху. «Кадры»  решали  всё!

Но, говоря о себе, дальнейшая служба и жизнь показала правоту пословицы: «Что  Бог  ни  делает – всё  к  лучшему».

Штурман – подводник назначен  на  эскадренный  миноносец

Встретив Новый 1954 год вместе с Наденькой (и потеряв в погоне за трамваем вновь купленные, модные тогда, галоши), я вместе с Лёшей Немцовым  9 января 1954 года приехал в Севастополь и направился в отдел кадров Флота. Было морозно и солнечно, лежал снег. Для Севастополя картина  не  характерная.

В отделе кадров меня направили на эскадренный миноносец «Бойкий»  бригады  эсминцев  Черноморского  флота, на который я был назначен младшим штурманом – командиром электронавигационной группы. Лёшу  Немцова назначили командиром минно-торпедной группы на эсминец «Пылкий». Мой корабль стоял в морзаводе имени Серго Орджоникидзе и готовился к выходу после окончания ремонта. Это был один из немногих, оставшихся в строю эсминцев, прошедших всю войну, многократно обстрелянный и подвергнутый бомбёжке эсминец проекта 7у, участвовавший в большинстве боевых операций флота и награждённый за героизм и мастерство орденом Красного Знамени.

Командир корабля – капитан 2 ранга Скрипниченко А.Д. встретил меня дружелюбно, хотя голос у него был достаточно суров, командирский. Штурман корабля – старший лейтенант Трещев всего годом раньше окончил училище, но уже успел стать старлеем… Но с ним мне не пришлось ни плавать, ни долго служить. Он уехал в отпуск в Пятигорск, там «сломал» ногу (мама его была главврачом в санатории) и больше  двух месяцев отсутствовал  на  корабле.

Освоить обязанности командира ЭНГ было несложно. Подчинённых всего пять человек – трое рулевых и два штурманских электрика. Командир отделения рулевых Павлов с усмешкой наблюдал, как я проверяю чистоту после приборки в штурманской рубке, но, вообще-то, был отличным специалистом, чётким, подтянутым. Электрики Тополев и Удалов почти не выходили из гиропоста. Сложность начальной службы состояла в сдаче зачётов на допуск к самостоятельному дежурству по кораблю. Но, прокрутив пару раз дублёром, меня быстро довели до нужного уровня, и я стал дежурить самостоятельно. Волнующим было первое дежурство, откуда-то появился «командный» голос при подаче команды: «На краснознамённый флаг, гюйс, смирно!  Краснознамённый  флаг,  гюйс,  поднять!»  и  так  далее.

После первого дежурства я вошёл в каюту, «на минуту» прилёг, не раздеваясь, на койку и … проснулся от  голоса  по  трансляции: «Команде вставать…!»   в  шесть  часов   утра.

Вместе со мной на корабль пришли ещё два лейтенанта: в БЧ-2     Костя Ерин  и  в  БЧ-5 – Володя  Концедалов. Командиру корабля, капитану  2 ранга Скрипниченко, было всего 35 лет, но он был совершенно седым. Он сетовал: «Как я с этими «пионерами» в море пойду?» Но пришлось. И выход был успешным. Правда, меня подстраховывал дивизионный штурман, но на выходе, а  на  Лукулльской  мерной  линии  работал  я  самостоятельно.

Служу  на  тральщике

Но вскоре моя должность была сокращена. Моя попытка попасть на подводную лодку не увенчалась успехом. В кадрах мне сказали: «Вы – надводник!». И в мае 1954 года я уехал из Севастополя в Керчь, в        Камыш-Бурун на строящийся тральщик проекта 254к, куда я был назначен командиром БЧ-1-4, то  есть  штурманом  и  связистом  одновременно.

На стапеле судостроительного завода я застал тральщики в разной степени готовности, как на конвейере. В начале стапеля сваривали секции корпуса, ставили двигатели, механизмы, в конце – почти готовый корабль. Каждые три месяца построенный корабль спускался на воду. К октябрю  были  готовы  тральщики  809-й,  810-й,  811-й и  812-й.  Мой  был  810-й.

 Пройдя швартовные и ходовые испытания, мы перешли в Севастополь, в Стрелецкую бухту и вошли в состав 74-го Бургасского дивизиона 1-й бригады траления 24-й дивизии  ОВРа  Черноморского  флота.

Командиром тральщика был капитан-лейтенант Иванов, прошедший войну.  Ему было уже более сорока лет, он считался “дедом”. Да что сорокалетний командир, если нашему доброму фельдшеру – старшему лейтенанту Близняку Ивану Тимофеевичу, всю войну проплававшему на подводной лодке, было 37 лет,  и  мы (24-25-летние) считали его “стариком”.

Остальные были лейтенанты: помощник – Кучеров Владимир Арсентьевич, командир БЧ-2-3 – Сурин Анатолий Павлович, механик Волков. Замполит, капитан-лейтенант Чумаков – фронтовик, из морской пехоты, умел говорить с матросами срочной службы. Тогда они служили по  пять лет, были всего на 2-3 года моложе меня, но уже прошли жизненную школу. И, конечно, был интернационал. Командир отделения рулевых Головенко – из Фрунзе, рулевой Мангутов – из Махач-Калы, сигнальщик Мусаев – из Татарстана, командир отделения радиотелеграфистов Родионов – из Орла, штурманский  электрик  Борис Захаров,  мой земляк,  из  Ленинграда.

Всего в БЧ-1-4 десять человек. По трое рулевых, сигнальщиков, радиотелеграфистов и один штурманский электрик. Трудный характер был у Головенко – неуправляемый разгильдяй, но не злой.  Мангутов был  житель гор. Умница  и  трудяга Родионов, он был преподавателем в школе. Любитель  выпить, прошедший  тюрьму,  питерский  пролетарий  Захаров.

Было трудно с ними, поэтому запомнились. Особенно с Захаровым. Накануне Нового Года обнаружил у него в гиропосту бутылку водки. Пришлось вылить её в умывальник у меня в каюте.  Эта процедура могла плохо кончиться для моей головы и жизни Захарова. Он мне об этом потом признался. Он был на две головы выше меня… Грудь и спина, руки были украшены татуировкой. Причём, если в районе сердца был портрет Ильича, то на груди – гроб, крест, могила и надписи типа  «Не забуду мать родную!».

Но мы притёрлись друг к другу, сплавались. А плавать пришлось много. Особенно  после  гибели  линкора  «Новороссийск».

Боевое  траление  через  одиннадцать  лет  после  войны

Накануне, 28 октября 1955 года, мы видели линкор, проходивший траверз  Стрелецкой бухты при заходе в Главную базу, а утром 29-го пошли разговоры о поступлении раненых в овровский лазарет, о  каком-то  взрыве…

 На следующее утро я поехал на Графскую пристань и увидел днище перевернувшегося линкора… Страшная картина. Флот, город были потрясены. Ходило много всяких слухов. Заменили командующего флотом, сняли с должности командира дивизии ОВРа и приказали провести повторное  траление  всех  бывших  опасных  от  мин  районов.

Мы выходили из Стрелецкой с началом утренних  сумерек, «привязывались» у вехи на выходе (на корабле стоял приёмоиндикатор «Координатора» и размещалась радиодальномерная партия) и следовали в район траления с расчётом к восходу солнца поставить трал и лечь на галс. Выбирали трал к моменту захода солнца с тем, чтобы в светлое время очистить  трал  и  вовремя   заметить  мину.

А мины попадались. И мой друг, командир БЧ-2-3  Толя Сурин садился  в спущенную  на  воду  шлюпку, подходил к «рогатой», укреплял взрыв-пакет, поджигал бикфордов шнур и командовал гребцам: «Навались!»,   засекая  при  этом  время  по   секундомеру. Гребцы дружно  «рвали»  вёсла,  а после нескольких яростных гребков следовала команда: «Ложись!». Гребцы падали  на  дно  шлюпки,  и  она шла от мины ещё какое-то расстояние по инерции. В  это  время  раздавался  взрыв.

После уборки трала следовали в базу. Сначала на заправку в нефтяную гавань и так  далее. А утром опять всё повторялось. На галсах я не отрывался от планшета, наносил обсервованное  место каждые 2-3 минуты по данным «координаторщиков»,  давал  корректуру  курса.

И  так день за днём, почти без выходных…Легче стало, когда установили прибор Подзолкина. Мичман радиодальномерной партии Николай Николаевич Подзолкин разработал устройство, которое было связано с приёмоиндикатором «Координатора», позволяющее  заранее рассчитывать линию пути на галсе. Матрос – рулевой, управляя рулём, удерживал светящийся крестик, нанесённый на барабан, на линии пути.  Ну  а штурман отмечал координаты на планшете  и  контролировал  рулевого.

Напряжёнка была сильная. Контактный и придонный тралы мы ставили утром и выбирали к вечеру, а электромагнитный – не выбирали сутками… Когда заходили в базу, все стремились на берег, но ведь существовала  очерёдность  схода.

До лета 1955 года я не очень стремился  на берег. Во время моего отпуска в сентябре-октябре 1954 года мы с Наденькой стали  мужем  и  женой  (3-го  октября), но она ещё на несколько месяцев оставалась в Ленинграде – надо было сдать экзамены, оформить перевод на заочное отделение и так  далее. Только летом 1955 года я привёз её в Севастополь, снял комнату в частном доме на улице Частника. И, конечно, теперь был готов ночью добираться из Нефтяной гавани в Карантин, где мы снимали сырую  времянку, чтобы  попасть  домой.  Это  были  молодые  годы!

Ленинград,  3  октября  1954  года.  Фото  в  день  свадьбы

4 июля 1956 года Надя в Ленинграде родила дочь. Назвали её Светланой.

Мне корабельный почтальон принёс телеграмму. Корабль стоял на Каменной  пристани, рядом с тральщиком «Т-809». Штурман тральщика Вася Сударов послал меня за бутылкой, мы с ним «хорошо» отметили.   Он  уложил меня  на койку, а сам пошёл  штурманить. Он был повыше и покрепче, а  наши  тральщики  шли  в  паре.

В 1956 году у нас сменился командир. На место уволенного в запас Иванова пришёл старший лейтенант Валентин Сучков. Осенью 1956 года всем  нам  присвоили  звания  старших  лейтенантов.

1956 год – год ХХ съезда партии. Доклад Н.С. Хрущева читали на собрании, обсуждали между собой. Большинство было потрясено. Преступления периода культа личности коснулись многих. Со мной в школе учились ребята, отцы которых пострадали во время репрессий по «ленинградскому делу»: Толя Решкин – сын заместителя  председателя Ленгорисполкома, Юра Боровик, Слава Берлин и другие. Мой родной дядя Гриша – младший брат моей мамы – был ложно обвинён в 1938 году в попытке навредить здоровью красноармейцев. Он был военным врачом. Получил 10 лет. За 11 месяцев поседел, лишился зубов и так  далее. А затем – освободили,  послали  на  лечение  в  санаторий. Ошибочка  вышла…

В 1957 году наш тральщик много работал  в районе бухт Узкая и Ярылгачская. Тралили на якоре электромагнитным тралом ТЭМ-52. Ни одной донной мины за всё время не вытралили. Только контактные,   «рогатые»,  выставленные  нами  во  время  войны.

Высшие  офицерские  классы  и служба  на  крейсере

В 1957-58 годах  я учился на высших специальных офицерских классах  при  Черноморском  ВВМУ  имени  П.С. Нахимова.

За четыре года службы вся высшая математика подзабылась. Когда преподаватель навигации капитан 1 ранга Медведев (по прозвищу «Меганом») стал писать на доске длинный вывод формулы одной минуты дуги меридиана, мы зашушукались. Он, не оборачиваясь, проговорил: «А вы пишите, пишите, потом поймёте!». Так и получилось. Втянулись в учёбу и лёгкую береговую жизнь. Начальником училища в то время был адмирал Октябрьский Филипп Сергеевич, бывший во время Великой Отечественной войны командующим Черноморским флотом, получивший в феврале        1958  года  звание  Героя  Советского  Союза.

Он в училище был демократичным, общался с курсантами, они за него стояли горой. Чуть не произошёл скандал. Курсанты выдвинули его кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Но ведь «по штату» от Севастополя депутатом должен был проходить командующий флотом – адмирал Касатонов В.А. Пришлось Октябрьскому отказываться от оказанного  доверия…

Севастополь,  1958  год. 

Борис  Пукин  и  Мануил  Кириллов с  жёнами  и  Серёжей  Кирилловым

На ВСОКе были толковые преподаватели – Медведев, Ходушин, Архангельский, Величко. Наши  знания  освежились  и  обновились.

После  классов, я получил назначение на должность младшего штурмана на лёгкий крейсер «Куйбышев»  44-й  дивизии  крейсеров  эскадры  Черноморского  флота.. На крейсере плавал недолго. Отрабатывали задачи боевой подготовки.  В октябре 1958 года ходили к берегам Кавказа. В конце года  встали  в  ремонт  к  причалу  завода  имени  Серго  Орджоникидзе.

Настоящая корабельная служба познаётся только на большом корабле и, прежде всего, на крейсере. Командиром корабля был капитан 1 ранга Коротеев Александр Никифорович, старшим помощником – капитан 2 ранга Двинденко Лев Евгеньевич. Старшим штурманом был капитан 3 ранга Шумиловский   Николай  Иванович, а через пару месяцев его сменил капитан-лейтенант  Широков  Длор  Николаевич.

Командир крейсера Коротеев А.Н. – строгий, но отходчивый, грамотный моряк, человек конкретного дела. Старпом, Двинденко Л.Е. – истинный старпом – педант, чёткий, всё у него было распланировано, налажен  контроль исполнения отданных приказаний, устранения замечаний и так  далее. Он – из штурманов, был командиром эсминца. Впоследствии был командиром крейсера «Варяг» на ТОФе, затем командиром бригады противолодочных  кораблей  на  ЧФ, стал  контр-адмиралом.

С обоими у меня сложились и до сих пор сохраняются хорошие отношения.

С постановкой крейсера в завод старшего штурмана отправили в командировку, и я стал стремительно «расти»: врио командира БЧ-1-4 (связиста тоже отправили куда-то), историограф корабля, ответственный офицер за ведение личных дел офицеров (почти “кадровик”), член различных корабельных комиссий и только где-то на девятом месте – командир электронавигационной группы.

Хочется рассказать об одном случае. Командир ушёл в отпуск. Старпом, оставшись за него, перед началом каких-то соревнований на водной станции через меня дал приказание старшине команды сигнальщиков выдать временно начальнику спортклуба флота большой шёлковый крейсерский кормовой флаг. Выдали. Вернули. Подошёл день флота. Командир вышел из отпуска. Вот тут-то, уже минуя меня, старшина команды сигнальщиков докладывает командиру – флаг давали, его там испачкали, мазутные пятна…

 Конечно, меня и старпома вызвал командир и, обращаясь ко мне, но адресуя свой гнев к старпому, стал стучать кулаком  по столу и требовать объяснения: как это так, кто это такой “умный “ и безответственный отдал корабельный флаг неизвестно кому. Я молчал, старпом что-то лепетал… Кончилось тем, что командир, схватившись за сердце и сказав:               ”Ёлки-моталки, что это я так шумлю?”, отдал флаг старпому, предложив ему вместе с женой отстирать флаг в “новости” (тогда модный стиральный порошок). Вот  такие  “моменты”  бывали  на  крейсере.

Ремонт затянулся до 1960 года. В 1959 году я с командиром участвовал в штурманском походе командиров кораблей и штурманов на крейсере “Керчь”, много занимался астрономической практикой, чем заслужил  от  командира  запись  в  аттестации  – “старательный штурман”.

Штурманские  казусы

В начале 1960 года я был назначен штурманом эскадренного миноносца “Безудержный” проекта 30-бис  188-й  бригады  эскадренных  миноносцев  эскадры  ЧФ.  Наконец-то получил звание капитан-лейтенант. Плавание на “Безудержном” оказалось недолгим. Через некоторое время пришла директива о переводе эсминца в корабль–цель, и его поставили  в   13-й  завод  для  снятия  орудийных  башен  и  торпедных  аппаратов.

Пока корабль стоял в заводе, меня отправили в командировку на крейсер “Куйбышев”, который готовился идти в Албанию. В качестве младшего штурмана крейсера я впервые прошёл Босфор и Дарданеллы и побывал в бухте Влёра. На берег мы не сходили. Отношения с Албанией были испорчены всерьёз и надолго. Впечатление от Босфора было сильным, хотя рассматривать берег, знаменитые дворцы и мечети было некогда.  Я  следил  за  поворотными  пеленгами  и  местом  крейсера.

После выхода из завода эсминца  «Безудержный»,  мы были заняты интенсивным обеспечением боевой подготовки. Один из выходов оказался связанным с первым полётом человека в космос. В апреле 1961 года мы получили задание следовать в район Туапсе, где нам был нарезан значительный район маневрирования. Может быть, командир был более осведомлён, но мне было приказано следовать туда-то и ходить курсом, параллельным кромке назначенного прямоугольника. На корабле была открыта постоянная  радиовахта. И вот радисты начали принимать текст: “Майор Гагарин, майор Гагарин, идёте по расчётной траектории”. Текст  доложили на мостик, я был рядом с командиром. Он обрадовался. А через некоторое время по радио прозвучало сообщение о полёте Ю.А. Гагарина. Оказалось, что мы маневрировали в запасном  районе  возможного  приводнения  спускаемого  аппарата.

Ещё один поход “Безудержного” запомнился по штурманскому казусу, происшедшему во время него. Мы шли в Поти на обеспечение учения Потийской ВМБ. При подходе гирокомпас вышел из меридиана. В базе нам заменили чувствительный элемент,  и мы, не дожидаясь прихода гирокомпаса в меридиан (время поджимало) вышли из базы. Задание было несложным. Надо было пройти одним курсом миль 50, а затем лечь на обратный курс. И вот  на  обратном  курсе  я  понял, что  гирокомпас  в  меридиан  не  пришёл.

Ну что ж? Надо признаться, что таблица девиации магнитного компаса была устарелой, без учёта снятого вооружения. Но ведь плавание “простое”… Возвращаемся. По счислению скоро должны быть огни, а их … не видно. Туман. Посылаю своего сменщика, старшего лейтенанта, в рубку  РЛС – определиться. Он докладывает – ничего не разобрать, непонятно. Докладываю командиру, предлагаю лечь по магнитному компасу на курс, параллельный берегу, и включаю эхолот. Командир соглашается, ложимся вдоль берега. Штурманский электрик докладывает: 20 метров, 15 метров,    10 метров, 8 метров, 5 метров 3 метров, 0 метров! Под килём!

Командир к этому времени застопорил ход, остановил корабль, но ощущение от такого доклада было жутким. Бросаюсь с мостика в штурманскую рубку к эхолоту НЭЛ-3. Оказалось, что отметка эхолота проскакивала, фактически глубина была 18 метров, электрик ошибся… Отдали якорь. Спускаюсь в помещение РЛС. Всё видно. Очертания молов, берега. Мой сменщик (я уже был назначен на новое место службы) не разобрался с береговой обстановкой. По дистанциям я определил место. Невязка – всего около   восьми  кабельтовых…

Хорошо, что командир – капитан 3 ранга Огородников Павел Михайлович был выдержанным, спокойным, опытным моряком. Во время войны самолёт, на котором он был стрелком-радистом, был подбит, и  Павел  Михайлович  оказался в воде. Это было на Северном флоте. Его подобрали наши катера. Так что и в этой обстановке Павел Михайлович сохранил хладнокровие (во всяком случае, внешне). С приходом в базу электромеханики Потийского гидрографического района ещё раз заменили чувствительный элемент гирокомпаса. Вот такой штурманский казус имел место…

Севастополь,  1957  год.  Счастливое  семейство

В этом же 1961 году я впервые получил нормальную, двухкомнатную, отдельную квартиру в эскадренном городке на Северной стороне. До этого мы жили на частных квартирах и с 1957 года – в коммуналке с печным отоплением  и “удобствами”  на  улице.

ОС-24  –  морской  ракетный  полигон

В марте 1961 года я был назначен на должность штурмана опытового судна “ОС-24”  63-й  бригады  ремонтирующихся  кораблей  20-й  дивизии  ОВРа. Такое название получил крейсер “Ворошилов” после долгого ремонта и переоборудования. Машины, котлы остались прежние, орудийные башни сняли, поставили новую надстройку, установили новую аппаратуру и подготовили  к  испытаниям  новейший  зенитный  ракетный комплекс “Оса”.

Не помню всех достоинств комплекса, но дальность стрельбы была удручающе мала. Пошли ходовые испытания корабля, затем испытания комплекса в районе Феодосии, опять переоборудование и модернизация, подготовка к испытаниям другого вооружения. Корабль больше стоял на бочках, чем плавал. Первым командиром переоборудованного “Ворошилова” был Александр Данилович Скрипниченко – мой бывший командир эсминца “Бойкий”. Старпомом был Герой Советского Союза Асаф Кутдусович Абдрахманов, получивший это звание за мужество, проявленное при высадке морского десанта на Керченский полуостров в ноябре 1943 года, в  котором он командовал бронекатером. А.К. Абдрахманов вскоре сменил Скрипниченко на должности командира корабля, но и сам через 1-2 года убыл “за званием” на Камчатку. Он был опытным моряком, доступным для личного состава, скромным человеком, ничуть не кичившимся своим высоким званием. И  сейчас он живёт в Севастополе, пользуется глубоким уважением ветеранов и всей городской общественности. А командиром БЧ-2 на  корабле  был  наш  однокашник – Леонид Карасев!

Вместо А.К. Абдрахманова прибыл капитан 1 ранга П.Е. Васильков. Грамотный, организованный, доброжелательный офицер.

Вообще, мне везло на отличных командиров! Не было среди них ни одного солдафона, большинство были опытными моряками, у которых было чему учиться и которые не чурались учиться у специалистов, считались с мнением  штурмана.

Когда А.Д. Скрипниченко приглашал меня идти служить штурманом на ОС-24, он надеялся, что к осени корабль станет кораблём 1 ранга и мы – командиры боевых частей станем старшими офицерами. Прошли испытания, корабль вступил в строй, но так и остался кораблём 2 ранга. В нашей службе наступил “застой”. По размерам и сложности – крейсер, а по званиям – эсминец.

Впервые на корабле я столкнулся с новинкой – успокоителями качки. Эффективное средство! А во время испытаний при штилевой погоде успокоители качки работали по заданной программе, при которой корабль плавно менял крен то на  правый, то на левый борт. Странный, непривычный вид  он  имел  в  этот  момент!

«Общение»  с  высокими  персонами

Переоборудование и испытание корабля держал под контролем сам Главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков. Он как-то посетил корабль без особой свиты, и не поленился подняться по высоким трапам на ходовой мостик. Главком поздоровался со мной за руку, благожелательно выслушал мой доклад о штурманском вооружении корабля. Потом мои коллеги-офицеры шутили: «Не мой  руки, сохраняй воспоминание о  главкомовской  руке».

Хочется рассказать ещё об одном случае моего общения с высоким начальством. В 1962 или в 1963 году, пока ОС-24 стоял на бочках в Севастопольской бухте, меня послали старшим на посыльном катере в Гурзуф с задачей – обеспечить переход Главного маршала бронетанковых войск П.А. Ротмистрова в Севастополь. Дело в том, что в то время он занимал пост заместителя министра обороны по военным учебным заведениям и, будучи на отдыхе в Крыму, захотел познакомиться с севастопольскими  училищами.

ПОК – быстроходный катер, дошёл до Гурзуфа за два часа. Отшвартовались у причала Гурзуфского военного санатория, я с командиром катера мичманом Трушиным пошли к маршалу. Адъютант проводил нас на пляж, где маршал отдыхал с семьёй. Я доложил, что прислан в его распоряжение начальником штаба флота. Он посоветовался со своими домочадцами и сказал, что лучше идти завтра, чтобы не портить воскресенье отдыхающим  (его семье)  и  встречающим  в  Севастополе.

Простояв ночь спокойно у причала, утром мы пошли в Севастополь. На переходе всё было хорошо. Маршал запросто общался с командой (а она на ПОКе вышколенная!), рассказал о новейших танках, расспрашивал меня по побережью. Прошли Херсонес, выходим на Инкерманский створ, и вдруг я чувствую, что катер ведёт себя странно – не летит, а рыскает. Разбираюсь. Мичман Трушин докладывает: вышел из строя мотор управления рулём. Механик пытается ввести в строй, а пока перешли на ручное управление из румпельного отделения. А Севастополь приближается, скорость 25 узлов. Я докладываю П.А. Ротмистрову. Он отнёсся очень спокойно, сказав, что техника  имеет  свойство  ломаться,  надо  вводить  в  строй.

Но что мне делать? Катер плохо управляется, в румпельном страшный шум от работы механизмов, команды “право”, “лево” запросто могут перепутать. И если в открытом море можно поправить, то в бухте это чревато… Но не просить же буксир и позорить флот перед армией! Сбавили ход и, рыская, зашли в базу и подошли к Графской пристани. Вместо лихого подхода,  как обычно,  –  тихо ошвартовались.

Встречал нас врио командующего флотом, вице-адмирал Чалый В.Ф. Опытнейший моряк он сразу заметил заминку, строго взглянул на меня и Трушина. Коротко доложили. Приказал: вводить в строй! А Главный маршал, поблагодарив за переход, сказал: “Почините, пойду с вами в Гурзуф!” Но не пришлось. Уехал на штабном автомобиле, хотя мотор рулевой машинки заменили  через  три  часа. Планы  начальства  меняются…

Как-то произошел курьезный случай: я остался за старпома. Старпом, капитан 3 ранга Мясоедов Николай Борисович (будущий контр-адмирал, помощник командующего ЧФ), уходя в отпуск и передавая мне дела, сказал, что в шкафу стоит бутылка спирта, которую надо отдать химику (старшине   1 статьи) для дела. Химик пришёл, попросил спирт. Я отдал. Тот сунул бутылку в карман робы и пошёл в кубрик. С ходу садясь за стол, он ударил бутылку о край стола и разбил её. Спирт пролился лужей. Расстроенный химик, не долго думая, решил быстро убрать лужу и зажег спичку. Бывшие в кубрике матросы увидели вспыхнувшую лужу спирта и орущего, крутящегося химика – огонь охватил его ногу под робой! Пока догадались, сбили пламя, химик получил сильный ожог ноги и попал в госпиталь. Ну, а я получил в приказе комбрига выговор за нарушение правил и норм выдачи спирта. (Норма выдачи была – 50 грамм, но не 500!). Вот такой флотский казус.

Служу  на  БПК  «Комсомолец  Украины»

В декабре 1964 года меня вдруг вызвали в отдел кадров флота. Предложили идти штурманом на большой противолодочный корабль “Комсомолец Украины”. Я отказывался. Этот “ревущий фрегат” с газотурбинной установкой меня не привлекал. Должность и оклад тот же, а хлопот больше. К тому же в 63-й бригаде вот-вот должен был уйти флагштурман, капитан 3 ранга Слюсарь Виктор Никитович. А я месяцами его замещал. На все мои доводы начальник отдела кадров флота, капитан 1 ранга Баранов Николай Федосеевич сказал: «Начальству виднее, без опыта плавания на новейшем корабле вас  выдвигать не будут». И заключил: «Не удивляйтесь, если будет подписан приказ». Буркнув, что не надо было и вызывать  меня, если  вам  виднее, я  ушёл.

Через несколько дней, 3 января 1965 года, когда я вернулся на корабль после дежурства на гарнизонной гауптвахте, мне передали – срочно убыть на БПК “Комсомолец Украины”. Не сдавая дел, я взял немногие свои вещи, погрузился в катер и пошёл на 12-й причал, где был слышен вой работающих турбин “Комсомольца”. Дул сильный западный ветер, корабли било о  причал,  и  они  срочно  отходили  от  него.

Поднялся на мостик, доложил командиру и … стал выводить корабль в точку  якорной  стоянки.

Так началась моя служба на БПК “Комсомолец Украины” 150-й  бригады  ракетных  кораблей,  а  затем  21-й  бригады  противолодочных  кораблей  Черноморского  флота.

Потом я узнал подоплёку своего назначения. На флоте произошёл скандал. Флагманский штурман 150-й бригады ракетных кораблей капитан   3 ранга Афанасьев Ю.П., который большую часть времени замещал начальника штаба бригады, после артиллерийских стрельб по щиту вместе с помощником флагарта решил “улучшить” результат стрельбы и добавил дырки к имевшимся,  хотя  их было вполне достаточно для отличной оценки. Дело вскрылось. Афанасьева сняли с должности. На его место назначили штурмана БПК “Комсомолец Украины” Малигона Александра Ивановича. Афанасьев Ю.П. был отличным штурманом, обладал громадным опытом ракетных стрельб, отличался удивительной работоспособностью. Ему искали место “ссылки”, но недалёкой. Так он попал на ОС-24, а я – на “Комсомолец Украины”. Кстати, через 1,5-2 года он вернулся на бригаду, кончил службу капитаном 1 ранга, заместителем начальника штаба дивизии противолодочных   кораблей.

Я уже писал: “Что Бог ни делает, всё к  лучшему”. Итог моей службы на “Комсомольце” подтвердил эту пословицу. Большой противолодочный корабль “Комсомолец Украины” был головным кораблём 61-го проекта. Он имел водоизмещение 3000 тонн, длину 147 метров, ширину 16 метров, осадку 7 метров. Скорость полного хода  32 узла. Дальность плавания  4000 миль. Экипаж  257 человек, 24 офицера. Вооружение 2х2 ПУ зенитного ракетного комплекса средней дальности, 2х2 76 мм автоматические артустановки, 1х5 торпедный аппарат, 2х12 и 2х6 реактивные бомбомётные установки. Имелась вертолётная площадка. Современное электронное оборудование, радиолокационные станции различного назначения, приборы гидроакустики, навигации и связи обеспечивали освещение морской и воздушной обстановки, управление кораблём и его оружием. Мореходность корабля и его технические средства позволяли плавать в любом районе Мирового океана.

Головной   проекта  61 БПК Черноморского  флота  возвращается  в  Севастополь  после  успешного  выполнения  боевой  задачи  на  учениях

По архитектуре это был корабль-красавец. Корабль долго осваивался, но к концу 1964 года он уже был кораблём первой линии, входил в боевое ядро флота. Командовал кораблем капитан 2 ранга Исаев Александр Алексеевич – опытный, боевой офицер флота. Отличный моряк, осмотрительный, грамотный, решительный, до тонкости освоивший корабль и его вооружение. Неприхотливый и доступный он сумел сплотить экипаж. Помогали ему очень толковый замполит – Нуждин Феликс Сергеевич и старпом – Кузьмин Лорий Трофимович. О последнем стоит сказать особо. После ухода Исаева А.А. в госприемку, Кузьмин в 35 лет становится командиром корабля, через год поступает в военную дипломатическую академию, служит помощником военно-морского атташе в Великобритании и заканчивает службу начальником этой академии, адмиралом. Жаль только, что этот удивительно талантливый человек, очень рано скончался.

Корабль  много  плавал.  Участвовал  во  всех  учениях  флота.

Запомнилось участие в поисковой операции флота, когда акустики “Комсомольца” на большой дистанции обнаружили лодку “противника” и прекратили поддержание контакта по приказанию командования. Корабль, как правило, был головным кораблём поисково-ударной группы. Вся обстановка за лодку, корабли ПУГ, велась на моём штурманском столе. Решения на поиск, поддержание контакта, выполнение учебных атак принимались комбригом – капитаном 1 ранга Леоненковым В.М. (будущий командир ЛенВМБ) и начальником штаба бригады, капитаном 1 ранга Саакяном В.Х. (будущий начальник оперативного управления ВМФ)  на основании  этой  обстановки.

Севастополь,  1965  год.  Борис  Пукин  –  штурман БПК  «Комсомолец  Украины»

Штурман на корабле – один. Поиск идёт сутками. Некогда завтракать, обедать и так  далее. От планшета не оторваться. Молодость, здоровье позволяли  всё  это  напряжение  выдержать. Я до этого мало занимался противолодочной  подготовкой.  Пришлось  осваивать  в  кабинетах “Атака” и  в  море.

В 1965 году  “Комсомолец Украины” прошёл 5656 миль, в море –      71 день. Больше трёх месяцев простоял в заводе имени «61 коммунара»          в Николаеве. Необходимо было провести небольшой ремонт газотурбинной установки. Работы касались, в основном, механика Брастовского Бориса Александровича.

Боевая  служба  в  Средиземном  море

Штурману в заводе делать было нечего, и меня направили в Средиземное море в качестве флагштурмана сборной бригады. Переходил я туда на танкере “Золотой Рог” в непривычном качестве – пассажира. Конечно, я помнил напутствие флагманского штурмана флота Л.И. Митина – «посматривать и изучать». Но формально – я пассажир. Вот тут-то и пощёлкал фотоаппаратом! Дело в том, что в это время я впервые смог купить хороший аппарат “Зенит-3М” и старательно его осваивал. Моими попутчиками были два офицера из управлений Генштаба. Один из них, подполковник, удивил меня. Он, оказывается, был разработчиком формы одежды, и послан изучать вопрос приемлемости “тропической” формы одежды  в  условиях  плавания  на  кораблях  в  Средиземном  море.

Командиром сборной бригады был А.Н. Коротеев, мой бывший командир  крейсера  “Куйбышев”. Встретил  он  меня  хорошо.

Наш штаб переходил с корабля на корабль. На сторожевом корабле проекта 50 я встретил штурмана – Николая Графова, незадолго до этого        (8 марта 1965 года) совершившего классическую штурманскую ошибку – неправильный учёт течения  (в  результате перепутал береговые мысы при определении по РЛС), которая привела к посадке на мель БРК “Прозорливый”  у  Мангалии  (побережье  Румынии). Его сняли с должности и  отправили  на  СКР.

А на крейсере “Кутузов” у меня произошла совсем удивительная встреча. Я пошёл в корабельный душ. Моюсь, блаженствую. Это на крейсере воды – залейся. На других кораблях не очень-то помоешься. Моется ещё какой-то мужик. И вдруг он мне говорит: “Что ты меня разглядываешь? Смотри, не спутай с Чихачёвым!”. Оказывается,  в  душе  наш  однокашник – Кирилл  Маргарянц!

Он и Толя Белобров – командиры подводных лодок (дизельных), которые несла боевую службу в Средиземном море и подошли к борту “Кутузова” для заправки, помывки личного состава и передышки. Кирилл  и Толя  потолстели от «неподвижной» службы. Побывал я у них на лодке. Жара, духотища. Матросы и офицеры – бледные, зелёные, тощие (кроме командиров!). И радушное угощение не шло в горло. Хотелось поскорее наверх, на чистейшую и приятную деревянную палубу крейсера. Вот когда я посочувствовал  подводникам. Те льготы, которые у них были по сравнению с  надводниками, были слишком малым возмещением за их каторжный труд.

Крейсер «Михаил Кутузов» в Средтземном море.

Слева виден силуэт подводной лодки Кирилла Маргарянца

1966 год был ещё более напряжённым. Около  трёх месяцев лета БПК  «Комсомолец  Украины»  провёл на боевой службе в Средиземном море. Служба прошла спокойно. Обычные задачи – слежение за авианосцами, поиск подводных лодок и другие. Заходов в иностранные порты не было, и большую часть времени мы простояли на якоре в районе острова Китира.

Хорошей разрядкой была подготовка и празднование дня Военно-Морского флота. Впервые в жизни получил удовольствие от художественной самодеятельности. В неё оказались вовлечены все. Дух состязательности захватил все команды. Выявились поэты и исполнители. Венцом был танец «маленьких лебедей» – четыре здоровых, загорелых матроса в «пачках», «пуантах» вызвали всеобщий восторг и хохот. Их номер перевесил чашу весов  в  пользу  команды  БЧ-2.

Перед боевой службой офицеры готовились к приёмам во время деловых заходов  в  иностранные  порты. Мы запасли спиртное и кое-какие деликатесы. А заходы не состоялись… Не возвращать же всё домой. Новый старпом – Гарамов Юрий Аршакович – оказался отличным специалистом по приготовлению шашлыков. Причём, на весь экипаж – 260 человек! Так что наши  запасы  пригодились. А  потом  опять  –  учения,  сдача  задач,  обеспечение  испытаний  и  так далее. Осенью мы участвовали в состязаниях и завоевали приз Главнокомандующего ВМФ по ракетной стрельбе по воздушной цели. Очень эффектная  картина – пуск  ракеты  и  поражение  летящей  мишени! В период сдачи курсовых задач (весной) на корабле проходил опрос жалоб и заявлений. Я посетовал, что уже шестой год хожу в капитан-лейтенантах. Командир бригады  Саакян В.Х. пошутил, что он тоже седьмой год в капитанах 1 ранга… Но потом серьёзно пообещал, что как только откроется  штат  на  крейсер  «Ленинград», то  я  пойду  туда.

Назначение  на  крейсер  «Ленинград»

В конце 1965 года меня избрали секретарём парторганизации корабля. В ноябре 1966 года я делал отчётный доклад в присутствии первого заместителя  командующего  Черноморским  флотом  вице-адмирала  Сысоева В.С. В перерыве  после  доклада  он спросил меня: «Отчитался? Теперь пойдёшь на «Ленинград»?». Мне осталось только дать утвердительный  ответ:  «Все так говорят…». Но до этого назначения  прошло  ещё  несколько  месяцев…

Кстати, незадолго до собрания был выход в море под флагом 1-го  зама. Корабль успешно справился с заданием. Уже командовал новый командир – Шутов Анатолий Григорьевич. Мы швартовались к Троицкому причалу. Дул сильный ветер. Сысоев В.С. приказал вызвать буксир для помощи при швартовке. Буксир задерживался. Командир мастерски отшвартовался сам. Сысоев В.С.  был грозой на флоте, славился жёсткостью на фоне «доброго» адмирала Чурсина С.Е. Он с сарказмом сказал присутствующим на мостике: «Тыл не торопится, там считают, что флот существует  для  тыла, а  не  тыл  для  флота».

До  назначения  на  крейсер «Ленинград» я ещё раз в конце января 1967 года вышел на «Комсомольце Украины» на боевую службу. Выходили из Севастополя в сильный снегопад, ориентируясь по экрану радиолокационной станции. На выходе штаб бригады проверил отработку элементов второй курсовой задачи. И так как в базу вернуться при такой погоде мы не могли, то пошли на рейд Балаклавы. Зашли за мыс Фиолент, а там – привычное южное солнце, отличная видимость и спокойное море. Высадили на подоспевший катер офицеров штаба, дали «шапку дыма» и – прямым  курсом  на  Босфор.

В то время, когда корабль выходил из базы, моя жена, погрузив с помощью соседей наши пожитки на машину, перебиралась на новую квартиру на проспект Острякова. Окончив юридический факультет Ленинградского университета, она в это время работала заведующей бюро жалоб Севастопольского горисполкома. А наша дочь находилась в это время в Ленинграде у бабушек. Так что моя семья разлетелась в разные стороны.

Средиземное море, 1966 год.

Командир БЧ-1 БПК «Комсомолец Украины»  капитан-лейтенант Пукин Б.Е. определяет место корабля по  солнцу

На этот раз боевая служба была короткой – около двух месяцев. Задачи стояли старые – поиск подводных лодок, слежение за авианосцами США и так далее. Флагманский штурман флота попросил попутно проверить наличие обширной банки к юго-востоку от острова Мальта, «открытой» кем-то из наших штурманов. Проверил. Банки, конечно, не было. Просто при промере неграмотно использовали эхолот НЭЛ-5, работали не на той шкале. Очередной  штурманский  казус.

По возвращении с боевой службы я узнал о назначении меня на должность командира  БЧ-1  (старшего штурмана) противолодочного крейсера – вертолётоносца «Ленинград»  21-й  бригады  30-й  дивизии  противолодочных  кораблей  Черноморского  флота.

Название крейсера радовало. Ленинград – родной город и до сих пор.  Несмотря на то, что я уже 43 года живу в Севастополе, я считаю себя ленинградцем.  «Ленинград» строился на Черноморском заводе в Николаеве.

Офицеров крейсера командир – Михаил Леонидович Звездовский – подбирал лично. И, в основном, не ошибся. Экипаж был дружным, офицеры хорошо подготовлены. Командир – грамотный моряк, знающий, корректный, интеллигентный. У  него  было  интересное увлечение – резьба по дереву  и   инкрустации. В его каюте были развешены  картины, сделанные им самим, в  виде  инкрустаций  из  различных  пород  дерева. В  том  числе  висело  панно  со   словами  адмирала  С.О. Макарова:  «Помни войну!».

Михаил Леонидович отлично знал корабль, его вооружение, боевое использование. Старше меня всего на три года. Был не чванлив, но чувствовался больший опыт и  знания. Уважительно относился к людям, не распекал за промахи, но для молодых офицеров достаточно было его насмешливой  иронии.

Сначала мы прошли стажировку на головном корабле проекта – крейсере «Москва». Вертолётное вооружение отличало этот проект от привычных артиллерийских крейсеров проекта 68К («Куйбышев»), 68-бис («Кутузов») и других. Необычны были громадные ангары для вертолётов, вертолётная палуба, опускаемая гидроакустическая станция, увеличивавшая при этом осадку корабля на 5,5 метров, расположение главного и флагманского командных пунктов внутри корабля на нижней палубе, каюты без  иллюминаторов, постоянно  работающая  вентиляция  и  так  далее.

Кроме рулевых и штурманских электриков у штурмана была в подчинении гидрометеорологическая группа во главе с офицером. Командиром группы ГМС у меня был очень толковый лейтенант Юрий Иванович Янголенко. Он окончил метеорологический институт, был призван в ВМФ, добросовестно служил. После крейсера служил в гидрометеорологической службе флота, а затем переквалифицировался в специалиста по космической навигации и достиг такого совершенства, что стал  преподавателем  в  Военно- Морской  Академии.

Головной  противолодочный  крейсер  «Москва»,  несущий  на  борту  вертолёты  для  борьбы  с  подводными  лодками  противника.

Однотипный  ПКР  «Ленинград»,  был  построен  вторым

Младшим штурманом у меня был Чуксин Виктор Михайлович. Впоследствии он стал флагманским штурманом бригады ракетных кораблей, преподавателем  кафедры  навигации  в  училище, но  излишнее  пристрастие  к  спиртному  испортило  ему  службу  и  разрушило  семейную  жизнь.

Но долго служить  на  крейсере  «Ленинград»  мне   не пришлось. Уже в  июле  1967 года  я  в  составе штаба бригады под командованием капитана 1 ранга Саакяна В.Х. ушёл на эсминце «Благородный» на боевую службу в Средиземное море. Только что окончилась шестидневная арабо-израильская война. С нами шёл первый заместитель Главнокомандующего ВМФ адмирал Касатонов В.А. Он встречался с подводниками, и в Латакии, куда мы зашли  на  пять  дней, от  нас  ушёл.

Штаб нашей сборной бригады переходил с корабля на корабль. На БРК «Прозорливый» мы заходили в Алжир. Нас очень хорошо приняли в Советском посольстве. Чувствовалось, что работники посольства и другие сотрудники советской «колонии» истосковались по общению со «свежими» земляками. Наш приход, демонстрация ракетного оружия помогло посольству в решении важных вопросов. На Востоке уважают силу.

Но мы демонстрировали не только грозную военную технику, но и … отличную кинокомедию «Кавказская пленница». Очень она понравилась алжирским морякам и всем, пришедшим на корабль. Ну, а мы побывали на Алжирской международной ярмарке. У входа в советский павильон стоял громадный самосвал МАЗ, на фоне которого я с Толей Шакуном и сфотографировались. Очень интересные павильоны были Франции и Италии. А в павильон Сенегала мы пошли посмотреть на красавицу – гида,  которая  очаровательно сверкая улыбкой, обращалась к нам на французском языке, но мы  ведь  языков  не  знали…

Наша боевая служба затягивалась, и В.Х. Саакян отправил в Севастополь всех штатных офицеров штаба бригады – готовиться к осенним итоговым учениям – и оставил только нештатных: меня – флагманского штурмана, Шакуна (он был помощником командира крейсера «Ленинград») – флагманского артиллериста и врио начальника штаба капитана 2 ранга Арустамова.  В  таком  составе  мы  и  закончили  боевую  службу.

На одном из переходов меня и Шакуна вызвали по трансляции на ходовой  мостик,  и  Саакян  В.Х.  вручил  нам  погоны  капитанов  3  ранга.

Наконец-то,  на  14-м  году  службы  я  стал  старшим  офицером!

Средиземное  море,  1967  год.  Звание  старшего  офицера  получил  на  боевой  службе

Я  вернулся  в  Николаев  на  корабль,  но  не  на  долго. В декабре 1967 года я опять ушёл на боевую службу в качестве флагштурмана бригады     под командованием капитана 1 ранга Васюкова Л.Я. Эта служба длилась четыре месяца – до конца апреля 1968 года.  Я уже  упоминал  ранее, что в  этот  период  я  встретил на крейсере «Адмирал  Головко»  Володю Трофимова  и  Роберта  Проскурякова.

Были заходы в Алжир и Александрию. Долго и нудно следили за американскими авианосцами.   Они демонстрировали отличную выучку лётчиков. Красивые взлёты и посадки, безупречное пилотирование «Фантомов» в группе, точное бомбометание  по  буксируемому  щиту.

Зима в Средиземном море – время штормов. Очень сильный шторм застал нас на якорной стоянке у Мальты. «Головко» еле удержался на якорях.

В этот же шторм, но в восточной части моря получил значительные повреждения эсминец «Напористый». На крейсер «Головко» перешёл штаб Средиземноморской  эскадры  во  главе  с  вице-адмиралом  Петровым  Б.Ф.

Очень он мне понравился. Спокойный, умный, доброжелательный. Как-то в кают-кампании сел играть с ним в шахматы. И … проиграл. Солидный игрок, стратег.  Думает не  на  один  ход  вперёд.

В Александрии посмотрел дворец короля Фарука (далеко до нашего Зимнего) и зоопарк. Приобрёл ящик апельсинов и чеканный портрет  царицы  Нефертити  с  длинной  шеей.

Подходя к Севастополю, мы предвкушали быстрый и радостный вход в базу, а нас поставили на внешнем рейде на якорь и стали проводить учение по оказанию помощи повреждённому кораблю силами тыла и спасательной службы флота. Даже уравновешенный комбриг Л.Я. Васюков не выдержал и, приказав командиру «Прозорливого» принимать «помощь», спустился в кают-кампанию и сел играть в самую «умную» игру – «забивать козла».

Испытания  новейшего  корабля

После нескольких дней пребывания в Севастополе я уехал в Николаев, где  кипела  работа  по  окончанию  строительства  крейсера  «Ленинград».

В Николаеве мы жили на плавказарме. Вода там плохая, солоноватая. У меня стал болеть желудок. Обратился к корабельному врачу – Коле Мищенко. Объяснил ему и спросил, отчего эти боли, может, от воды? Он ответил: «Может, от  воды». На  этом  дело  и  кончилось.

Запомнилась поездка с матросами в совхоз на уборку арбузов. Моряков хорошо приняли, обильно и вкусно накормили обедом. Но и они славно поработали. Собрали и погрузили пару вагонов арбузов, машину отборных  привезли  на  крейсер  и, наверно, машину  арбузов … съели.

Николаев,  1968  год.  Возглавляю  команду  ПКР  «Ленинград»  по  уборке  арбузов  в  совхозе

Я получил путёвки и вместе с женой поехал в санаторий «Шкло», недалеко от Львова. В санатории хотел пожаловаться врачу, но увидев больных, «сдающих» на анализ желудочный сок, решил избежать этой неприглядной процедуры. Потом-то ругал себя  за эту глупость!  Я перёшел на  диетическое  питание, боли  прекратились.

В санатории мы познакомились с семейной парой: майор Громов Евгений Петрович и его жена Маргарита Григорьевна. Мы подружились. Гуляли, собирали грибы, устраивали «жарёху». В общем, отлично отдохнули. Через несколько лет Громова из Забайкалья, где он командовал батальоном химзащиты, перевели в Симферополь преподавателем в училище, готовившее замполитов для строительных частей. Мы с ним дружили, часто встречались. Женя Громов был очень гостеприимным, энергичным, «заводилой» в компании, красивым, видным человеком. Жаль, что тяжелая болезнь (рак) очень рано, на 62 году жизни свела его в могилу. Но с Ритой Громовой  мы  дружим  до  сих  пор.

После отпуска началась окончательная подготовка к выходу  крейсера из завода и переходу в Севастополь. Прошли швартовные испытания механизмов, «размагничивание» корабля на «яме» у Дидовой Хаты. Был с 1866 года до тридцатых годов такой маяк на правом берегу Южного Буга напротив  Лесковой  косы.

28 декабря 1968 года на  крейсере  «Ленинград»  был поднят военно-морской флаг, и на следующий день мы под буксирами пошли  по  Бугско-Днепровско-Лиманскому   каналу.

В самом начале движения наплыл густой туман, ограждения  фарватера – буёв и вех – не видно, штурманская радиолокационная станция ещё точно не выверена, да и точность измерения дистанций невелика. Ведь ширина  канала – 100 метров, а длина крейсера – 189 метров! Момент был неприятный, но всё обошлось. Под Одессой заработали собственные винты.

Севастополь,1969  год.

Командир  БЧ-1 противолодочного  крейсера  «Ленинград» капитан  3  ранга  Пукин  Б.Е. в  рабочей  обстановке

Главный строитель корабля И.К. Винник, отличный организатор и человек, сердечно поздравил экипаж и сдаточную команду с началом ходовых испытаний, и мы пошли в Севастополь. Переход прошёл хорошо, плавно легли на Инкерманский створ и вошли в Главную базу Черноморского флота.

Встали в Северный док. Простояли там месяц и пошли на ходовые испытания – мерная линия, определение девиации магнитных компасов и радиодевиации, артиллерийские, ракетные, торпедные стрельбы, юстировка радиолокационных станций, испытания всех механизмов. Выходы на  испытания каждый день, редкие заходы в базу,  стоянки  на  внешнем  рейде. Командира электронавигационной группы лейтенанта Чуксина В.М. у меня  забрали  и  отправили  в  командировку.

Здоровьем  пренебрегать  нельзя!

Я «кручусь» один. А желудок опять болит и очень сильно. В один из заходов  в  Севастополь  15 марта вырвался во флотскую поликлинику, попал на приём к врачу-терапевту Русановой Р.И. Внимательно выслушала, осмотрела, дала направления на анализы, в том числе желудочного сока, рентген и так  далее. Посочувствовала, но не напугала, не потребовала срочного  обследования. А  когда  мне  сдавать  анализы? Всё  время  в  море.

25 мая меня почти без сознания, с гемоглобином в 26 единиц (норма 135-180) доставили в госпиталь и в срочном порядке ночью прооперировали – сделали  резекцию  желудка,   удалили  две  трети   его.

Операцию проводил дежурный хирург, подполковник Павлов Олег Константинович. Выхаживал меня он и полковник Денисенко Алексей Иванович. Послеоперационный период проходил тяжело – перитонит, надпечёночный  абсцесс,  воспаление лёгких,  свищ.

Чудом и стараниями докторов я остался жив. Очень помогло (а может быть, спасло) прямое переливание крови от милых медсестер – Машеньки Дубовик и Валюши Головлёвой. Три месяца провёл в госпитале. Поступил с 66 кг веса, вышел с 54 кг. Потом был лечебный,  затем  очередной отпуск, который  я  провёл  в  Ялтинском  санатории  Черноморского  флота.

В санатории я встретил нашего однокашника Диму Кузнецова,  который принял участие в моей служебной судьбе. Дима служил в Москве в Главном штабе ВМФ, рассказал обо мне Валере Позднякову, ну а тот нажал нужные  рычаги  и  поддержал  меня  в  кадрах.

Потом, когда Валера служил в кадрах Министерства  Обороны, он часто приезжал в Севастополь, всегда приходил к нам.  Было интересно послушать столичного гостя, хотя по служебным делам он не очень-то разговаривал, (но слушал!). Больше делился с моей женой рецептами приготовления  всяких  вкусных  вещей.

После отпуска осенью  1969  года  я  вернулся на «Ленинград», но так как был признан негодным к плаванию на кораблях, а «Ленинград» собирался идти на боевую службу, то меня временно назначили штурманом на  БПК  «Отважный»  того  же  соединения.

Меня хорошо принял командир «Отважного» – Иван Петрович Винник, которого я знал лейтенантом с 1958 года и с которым я некоторое время служил на «Комсомольце Украины», где он был помощником командира. Задача была одна – учить молодых штурманов,  только  что  назначенных  на  корабль. Но учить приходилось в море:  совместное  плавание, маневрирование при выходе в торпедную атаку,  при  стрельбе по щиту и так  далее. Четыре месяца я плавал на «Отважном». Не думалось, что корабль  ждёт  трагическая  судьба.

30 августа 1974 года на корабле возник пожар из-за случайного запуска двигателя ракеты во время контрольной проверки. Несмотря на усилия  всего  флота,  корабль  затонул.  Погибли  24  человека.

И.П. Винник, уже был назначен на другую должность, и 28 августа должен был убыть к новому месту службы. Но комбриг приказал ему выйти в море командиром «Отважного», так как новый командир на корабль не прибыл. Капитан 2 ранга Винник Иван Петрович боролся за жизнь корабля до последнего момента и сошёл с него последним по приказанию начальника штаба флота. Это был самоотверженный командир, добрый  человек. К сожалению, 5 февраля 1997 года  он  скончался  на  63  году  жизни.

Чёрное море 30 августа 1974 года. Горит большой противолодочный корабль «Отважный». БПК «Комсомолец Украины», БПК «Бедовый» и эсминец «Сознательный» пытаются оказать ему помощь

Надо отметить, что в числе офицеров, покидавших борт БПК «Отважный» последними, был наш однокашник, старший офицер управления боевой подготовки штаба Черноморского флота капитан 1 ранга Сергей Никифоров, принимавший непосредственное участие в действиях флота по спасению  корабля.

Прелести  береговой  службы

За время моего плавания на «Отважном» крутилась кадровая машина, результатом работы которой я был назначен старшим офицером в штурманское отделение Гидрографического управления ЧФ. С  13  марта  1970  года  началась моя береговая  служба,  совершенно  непохожая  на  корабельную. Непривычно было в 17.00 заканчивать рабочий день, обращаться к сотрудникам  по  имени  и  отчеству, в том числе общаться  со множеством  женщин. Но  к  хорошему  привыкаешь  быстро.

Специфичная была работа. Официально отделение называлось ОТСК – отделение технических средств кораблевождения. Его  задачами  были:  модернизация штурманского вооружения кораблей, гарантийный ремонт штурманской техники, сотрудничество с заводами-изготовителями, штурманским НИИ, участие в испытаниях новых приборов, проверки кораблей, анализ опыта использования штурманской техники и многое другое.

Севастополь,  1971  год.

Служу  на  берегу.

Звание  капитана  2  ранга получил  без  задержки

Работа была боевая, интересная. Моему вхождению в новое дело помог мой начальник – Волгин Павел Степанович. Бывший  штурман крейсера «Кутузов», отлично знающий дело, хороший математик,  уже несколько лет служивший в штурманском отделении и имевший большой опыт работы в гидрографической службе, скромный человек, делавший больше, чем обещал, страстный охотник – вот таким был мой новый начальник.

Севастополь,  1975  год.  Штурманский  кабинет  гидрографии.

Работаю  на  приёмоиндикаторе  системы  космической  навигации

Запомнилось моё участие в работе комиссии по приёмке из ремонта    и переоборудования крейсера «Жданов», в освоении первых приёмоиндикаторов космических навигационных систем «АДК-1» и «Шхуна», навигационного комплекса «Салгир» на ТАКР «Киев». Много времени занимало оборудование штурманских кабинетов в соединениях, учебных центрах и училищах, проверки кораблей, готовившихся к боевой службе. Приходилось выходить в море для обеспечения ракетных стрельб ракетных  кораблей  и  подводных  лодок.

В конце 1976 года я был назначен начальником отделения технических  средств  кораблевождения  гидрографической службы ЧФ, а 4 мая 1979 года был уволен в отставку по болезни в звании капитан 2 ранга. Через месяц я вышел на работу в качестве инженера отделения навигационного оборудования  гидрографической  службы.

Инженер  по  навигационному  оборудованию

Опять пришлось осваивать новое дело – маячную  службу. Маяки, радиомаяки, буи, вехи, подводные звуковые маяки, наутофоны, радиолокационные маяки-ответчики, вся система навигационного оборудования  морского  театра,  её содержание и развитие, история маячного  дела – всё  это  круг  моих  обязанностей  и  интересов.

За  24  года  работы в отделении навигационного оборудования (с 1994 года – отделение маячной службы) я посетил большинство маяков Чёрного и Азовского морей. Они все оригинальны по  архитектуре  и  устройству,  а  также   интересны  своим  прошлым. Пробудившийся  личный  интерес  к  истории  этого  дела  привёл меня к участию в написании книги «Гидрография Черноморского флота (1696-1982 годы). Исторический очерк», главным  редактором  которой  был  начальник  гидрографической  службы  Черноморского  флота  контр-адмирал  Митин  Лев  Иванович,  замечательный  человек.

В  тот  период  опубликовано  несколько  моих  статей  в  газете «Флаг Родины»,  в «Красной звезде» и  в  других  газетах, а  также  в журнале «Записки  по  гидрографии»  о  маяках  Чёрного  и  Азовского  морей.

Дела  семейные

В семидесятые годы произошли важные события в моей семейной жизни. Моя дочь Светлана окончила в 1973 году школу, а в 1978 году факультет АСУ Севастопольского приборостроительного института. В 1975 году она вышла замуж за своего однокурсника, в этом же году родила сына, но неудачно – через 3 дня малыш умер. Но в 1978 году родила второго сына – Сергея,  а  в  1988 году – Дмитрия. Митенька – наше  утешение  и  забота –  учится  в  десятом  классе  школы.

Сейчас Серёжа,  после  успешного  окончания факультета  информатики  Севастопольского государственного технического университета (получил  красный  диплом), уже  три  года  работает  на  предприятии  «Укртелеком»,  где  признан  высококлассным  программистом.

К сожалению 70-е годы принесли мне и горе. В ноябре 1970 года скончался мой отец, а 27 августа 1975 года на 81 году жизни умерла моя мама.  Царствие  им  небесное!

В конце 1974 года мы купили автомобиль «Москвич-412» (заменённый впоследствии на «Жигули-21011», а с 1985 года на  ВАЗ-21013).  В  1978 году был построен в гаражном кооперативе в десяти минутах ходьбы от дома двухэтажный каменный гараж.

В 1990 году моя жена Курбатова Надежда Дмитриевна, проработав последние 10 лет своей трудовой жизни в качестве старшего юристконсульта  Института  биологии  южных  морей,  ушла  на  пенсию (120 р).

Незадолго до этого, весной 1988 года, мы купили садовый участок с домом (неоштукатуренный, без пола и потолка) и с  28-ю плодоносящими деревьями (абрикосы, персики, яблоки, груши, сливы, вишни, черешни, айва, кизил, виноград, малина, смородина, крыжовник, клубника).

В  ноябре  2000  года  у  нашего  внука  Серёжи  (с  Наташей!)  родился  сын  Алёшенька  –  наша  общая  любовь  и  радость!

Севастополь,  2002  год.

Я  с  Наденькой  и правнуком  Алёшей

За  Державу  обидно!

Занимаясь интересной работой, осваивая азы садоводства и огородничества, имея при этом ещё 250 рублей пенсии  (по  тем  временам), можно было бы  спокойно  и  интересно  жить, учитывая, конечно, возрастные  болячки.

Но произошла трагедия – развалился Советский Союз. Для жителей Ленинграда или центра России это вроде бы и не страшно. Но для нас, в Севастополе, это  стало  бедой. Мы оказались в отрыве от корней, от Родины. Больно наблюдать за сокращением когда-то сильного флота, за его упадком.

Не могу согласиться  с насильственной  украинизацией. Уважаю украинцев. Хотят самостийности? Ради Бога! Пусть будут счастливы.

Но  при  чём  тут  город  русской  военной  славы  Севастополь?

Мне кажется, что все беды – от самостийности. Отключение электричества и газа, отсутствие  горячей  воды,  перебои  с  отоплением,  нищенские пенсии (у жены 150 гривен   =  882 рубля), безработица молодых, отрыв от родных – всего этого можно было бы избежать  или  смягчить  затруднения, если  бы  существовал  Союз.

Сознание того, что Севастополь и Черноморский флот оказались России,. её правительству не нужны – угнетает. Надеюсь, что когда-нибудь всё нормализуется. Но, как писал Некрасов, «жаль только – жить в эту пору  прекрасную  уж  не  придётся  ни  мне, ни  тебе»…

В 1990 году я получил Знак  и  удостоверение «Житель блокадного Ленинграда»,  а  вместе  с  ними  льготы  участника  Великой  Отечественной  войны . Благодаря   льготам  я  получил возможность раз в один-два года бывать   в  Ленинграде,  имея  бесплатный  проезд. Пригодилось моё участие в боевом тралении. В  связи  с  этим по закону Украины я стал участником боевых  действий  с  соответствующими  льготами.

 Подготии  мы  благодарны  до  Конца!

В рекомендациях, присланных Юрой Клубковым, есть вопрос об однокашниках. О встречах с ними я написал. В Севастополе я дружу с Муней Кирилловым. Часто встречаюсь с Костей Селигерским, Колей Кузовниковым, Гришей Балашовым, Сергеем Никифоровым, Никитой Маталаевым.  Раньше  общался  также  с  Лёней  Дашкевичем  до  его  отъезда  из  Севастополя. Длительное  время   живут  и  жили  ранее  в  Севастополе  следующие  наши  подготы,  нахимовцы  и  первобалты:

1.       Селигерский Константин Павлович,  староста.

2.       Кириллов Мануил Михайлович,

3.       Кузовников Николай Павлович,

4.       Федоренко Юрий  Николаевич,

5.       Балашов Григорий  Александрович,

6.       Ларионов Владимир Иванович,

7.       Маталаев Никита Львович,

8.       Никифоров Сергей Васильевич,

9.       Пукин Борис Евсеевич.

10.    Дашкевич Леонтий Тимофеевич,  переехал  в  Череповец.

11.    Федоровский Алик,  переехал  в  Киев.

12.    Кандыбко Дмитрий  Павлович,  переехал  в  Одессу.

Похоронили мы Мишу Иванова и Ореста Гордеева. О смерти Вали Круглова его родные нам не сообщили, хотя недалеко от них живёт Костя Селигерский.  Дима  Кандыбко  умер  в  Одессе.

Когда-то мою маму спросили – кем стал её сын? Она сказала, что он стал тем, кем он никогда бы не стал в старое (царское)   время – офицером флота! Мама  была  простой  труженицей  и  не  любила  богатеев.

Севастополь,  1999  год.  Встреча  однокашников  на  квартире  Бориса  Пукина  по  случаю  приезда  Лёни  Дашкевича.  Слева  направо:  Надя  Курбатова  (Пукина),  Костя  Селигерский,  Николай  Кузовников,  Валентина  Кириллова,  Мануил  Кириллов,  Борис  Пукин,  Лида  Ларионова,  Володя  Ларионов,  Гриша  Балашов,  Аня  Балашова,  Антонина  Селигерская

Санкт-Петербург,  12  октября  2003  года.  Незабываемая  встреча однокашников, посвящённая  пятидесятилетию  окончания  1-го  Балтийского  ВВМУ.  Стоим  у  причала  Невского  лесопарка.

Слева  направо:  Давид  Масловский,  Гена  Бедяев,  Борис  Пукин,  Галя  Арно,  Гарри  Арно,  Пётр  Михеев

Я не мечтал о море, как некоторые мои однокашники, не готовился с детства в моряки, но так уж получилось, что стал моряком, морским офицером  корабельной службы. И горжусь этим! Жизнь наша не была лёгкой.  Наверное, лёгкой жизни не бывает! Судьба сложилась так, как сложилась. Я  не  сетую  на  неё.  За  державу,  конечно,  обидно.

Начало  же  нашей  судьбы  положила  наша  родная  Подготия.

Ей  мы  будем  благодарны  до  Конца!

Севастополь

 2003  год