Савинский Александр Георгиевич – истинный подводник, служивший сначала минёром и помощником командира на «Малютках» в Находке, потом стал старпомом на подводной лодке 613 проекта, а затем, после командирских классов, – старшим помощником командира и далее командиром подводной лодки 641 проекта на Камчатке.

Он много времени провёл в дальних плаваниях на Тихом океане, на Балтике и в северных морях. Прошёл за одну навигацию Северным морским путём на подводной лодке Б-33 из Полярного на Камчатку в роли старпома.

На Камчатке в бухте Крашенинникова он был назначен командиром подводной лодки Б-135. Отсюда он неоднократно уходил в дальние плавания на боевую службу с автономностью 90 суток. Причём, были случаи, когда, возвратясь из похода, через несколько дней он вновь уходил на боевую службу на другой такой же подводной лодке. За этот период он избороздил весь Тихий океан.

Но дорого достались ему эти плавания. Возникла болезнь ног, и Александр Георгиевич был признан негодным к службе на подводных лодках. Пришлось самому искать для себя место службы на берегу. Ему посчастливилось стать преподавателем тактики подводных лодок в ВВМИУ радиоэлектроники имени А.С. Попова. Он сам интересно рассказывает эту историю в своих воспоминаниях.

Александр Савинский

СУДЬБА ОФИЦЕРА-ПОДВОДНИКА

НАЧАЛО

 Трагедия семьи

Я родился 10 декабря 1930 года в Ленинграде в благополучной семье, жившей на Невском проспекте в доме 96/1 на углу улицы Маяковского.

Моя мать Нина Петровна преподавала иностранные языки в Ленинградском Кораблестроительном институте на Лоцманской улице. Отец, Георгий Нилович, работал инженером на авиационном заводе № 23 за Чёрной речкой.

Трудно сейчас предположить, как бы сложилась моя судьба, если бы не война и блокада.

В январе 1942 года от голода умирает отец, оставленный работать в цехах завода после эвакуации его основного оборудования в Новосибирск. В апреле умирает бабушка, а затем мама в 38-лет от ран, полученных во время артобстрела немцами города при её возвращении с дежурства в госпитале.

Я остался один. Мне было 11 лет. Несмотря на блокаду, постоянные обстрелы и бомбёжки, весной 1942 года начали работать школы, и я пошёл в свою 207-ю школу в пятый класс. Положение с продовольствием в городе, благодаря «Дороге жизни», чуть-чуть стало лучше, и в школе, после сдачи туда продовольственных карточек, нас бесплатно кормили завтраком и обедом. Однако проучился я недолго.

Работники народного образования, оставшиеся в живых, выполняя указания свыше, начали отлавливать мальчишек и девчонок, оставшихся без родителей и близких, направлять их в детские дома и отправлять через Ладогу на Большую Землю.

Так летом 1942 года я попал в детский дом № 59 и вскоре был вывезен из блокадного города в Ярославскую область под город Рыбинск в село Покровское.

Военный корабль, на котором нас переправляли через Ладожское озеро в Кобону, носил невоенное название «Практика». Несмотря на то, что нас разместили в трюме, я хорошо видел, как с отдачей швартовых матросы расстилали ватники на палубе около зенитных пулемётов и ложились на них спиной для наблюдения за воздухом и горизонтом в ожидании налёта фашистских самолётов.

Нам повезло, всё обошлось благополучно.

Перед отправкой мне удалось зайти к себе домой, и в почтовом ящике (а почта во время войны работала чётко), я обнаружил открытку, адресованную моей матери от её двоюродного брата – моего дяди из Ульяновска, куда он был эвакуирован из Ленинграда.

Я ему ответил, написав обо всём, что произошло. Однако из-за частых перемещений детского дома по области, обратного адреса не указал. Зимой 1943 года меня вызвала директор нашего детского дома Коротченко П.Г. и показала мне письмо с адресом: «Ярославская область. Директору Детского дома».

Конверт был открыт и было видно, что письмо прошло через руки многих директоров области, пока не дошло до нашего.

– Это тебе, – сказала директор, – от твоего дяди из Ульяновска. Он хочет забрать тебя к себе после войны.

Дядя приехал за мной раньше, осенью 1944 года, и привёз в Ленинград. Блокада была уже снята. Я стал жить в его семье и пошёл учиться в 7-й класс.

Первую попытку поступить в Ленинградское военно-морское подготовительное училище (ЛВМПУ) я сделал в 1945 году. Она оказалась неудачной, – меня не приняли.

Отношения с моими родственниками складывались сложно. После моей неудачной попытки поступить в училище, они ещё более обострились. Я не знал, что делать, и куда деваться. 

Спасательный круг 

Когда я забирал в строевом отделе училища свои документы, меня разговорил один из офицеров отдела – майор Андрианов. Узнав, что я без родителей и живу у родственников, он бросил мне «спасательный круг». Он предложил мне идти «служить» в кадровую роту училища воспитанником с обещанием, что я буду принят на первый курс при следующем наборе. Я понимал, что теряю год учёбы, но это был выход из положения, и согласился.

Так в конце 1945 года я впервые надел матросскую форму с флотскими погонами и начал «военную службу». Таких, как я, в кадровой роте было человек двенадцать.

Мы наравне с матросами выполняли все воинские обязанности: – учили уставы, занимались строевой подготовкой, возили уголь, дрова, имущество, продукты, выполняли массу других хозяйственных работ и мероприятий, а в выходные дни, если не допускали каких-либо грубых нарушений, ходили в увольнение.

Несмотря на разницу в возрасте, старшие нас не обижали, а к выполнению тяжёлых работ не подпускали, выполняли её сами.

Так случилось, что из всех воспитанников, которые были со мной в кадровой роте, на первый курс училища в 1946 году поступил один я. Остальные «отсеялись» по разным причинам. Только потом мне стало известно, что начальник курса Иван Сергеевич Щёголев и его заместитель по политчасти Алексей Исидорович Комиссаров настояли, чтобы меня приняли в училище.

Спустя много лет, я, уже будучи капитаном 1-го ранга, как-то вечером ехал в метро. Ко мне обратился скромно одетый мужчина и, извиняясь, спросил, не Савинский ли я, и назвал свою фамилию.

Это был один из тех мальчишек-воспитанников, с которыми я «нёс службу» в кадровой роте, – Володя Гриднев. В училище он не поступил, – у него было всего шесть классов. За разговорами и воспоминаниями мы проехали свои остановки. Я оставил ему свои телефон и адрес. Но он не позвонил и не зашёл.

О трёхлетней учёбе и жизни в Подготовительном и четырёхлетней – в Высшем военно-морском училище рассказывать не буду. Они хорошо отражены в воспоминаниях моих однокашников.

Ленинград, весна 1953 года.

Саша Савинский – курсант 4-го курса

Первого Балтийского ВВМУ 

Скажу только, что это время, проведённое вместе под руководством замечательных начальников, добрых и строгих, но понимающих нас – мальчишек, познавших, что такое война, навсегда отложило свой огромный отпечаток в сердце и душе каждого из нас. 

ДОРОГА НА ВОСТОК 

Транссибирская магистраль 

После окончания высшего училища я получил предписание убыть для дальнейшего прохождения службы на Тихоокеанский флот.

Ехал я на Дальний Восток на поезде в одном купе с Олегом Шаробурко. На последнем курсе мы учились в одном классе, сидели за одним столом и, естественно, сдружились.

Поезда во Владивосток тогда ходили только из Москвы. Родители Олега – москвичи, помогли с билетами и снабдили небольшим запасом продуктов на дорогу. И то, и другое были тогда проблемой.

Из наших однокашников в соседнем вагоне ехал Виля Сазонов. Мы часто собирались втроём, вспоминали училище, друзей, обсуждали, что нас ждёт впереди.

За время пути Виля успел нарисовать мой портрет

В тоскливые моменты, поскольку поезд приходил во Владивосток на девятые сутки, мы позволяли себе принять по рюмке-другой, но Виля от наших предложений всегда отказывался и скромно уходил в свой вагон. За окном мелькали города, посёлки, полустанки, тайга, занесённая снегом…

Как-то ночью нас разбудили. По трансляции объявили:

– Уважаемые пассажиры! Наш поезд приближается к станции Алатырь. Справа по ходу поезда вы увидите высеченный на скале бюст товарища Сталина.

Все пассажиры столпились у окон вагона. Поезд входил в глубокое ущелье. Вскоре справа по ходу мы увидели освещённый прожекторами, высеченный с большим искусством бюст вождя. Поражали не только его размеры, а и то, как на почти отвесной скале метрах в 15-20 от её вершины на большой высоте, простой заключённый, пользуясь самым примитивным инструментом, сумел создать такое!…

К сожалению, в период развенчивания культа личности, переименования городов и сноса памятников, как это у нас обычно бывает при смене власти, этот барельеф был уничтожен…

Во Владивосток поезд входил поздно вечером. Мы с Олегом, собрав наши пожитки, пошли за Вилей. Он лежал на вагонном диванчике, укрывшись с головой, и крепко спал. На столике у окна лежали рыбий хвост, колбасная кожурка и корочка хлеба. В воздухе витало «нечто»… Наши попытки его разбудить оказались безуспешными…

Пожилая проводница, посочувствовав нам, пояснила, что поезд скоро отправится в депо на Первую Речку, а завтра днём пойдёт в обратный рейс в Москву.

Мы упросили проводницу присмотреть за Вилей, пообещав приехать за ним на следующий день рано утром.

Город нашенский 

Сдав вещи в камеру хранения, мы вышли на привокзальную площадь незнакомого нам Владивостока. Было темно, холодно, шёл снег, мелькали редкие прохожие. На душе было муторно. Куда идти? Когда не ясно куда идти, идут вперёд. Пошли и мы по заснеженной улице в надежде встретить хоть кого-либо в морской форме. Но такие почему-то не попадались.

Знакомая музыка из соседнего здания заставила нас остановиться и осмотреться. Под аккомпанемент оркестра звучала песня почти забытого сейчас прекрасного певца 30-х годов Петра Лещенко. Это был маленький ресторан на улице Ленинской.

Мы решили войти и заглянуть в зал. Денег на ресторанное застолье у нас, конечно, не было, но мы в душе надеялись на чудо, и оно свершилось… В зале за столиком у дверей сидели трое наших в синих кителях: – капитан-лейтенант и два старших лейтенанта. Один из них подошёл к нам и спросил:

– Вы откуда, ребята?

Мы объяснили, что к чему.

Нас поздравили с прибытием и пригласили к столу…

Был третий час ночи, когда мы вышли на улицу. Было всё так же темно, холодно, всё так же шёл снег, но на душе стало светлее…

Идти ночевать на эсминец, к нашим новым знакомым, мы с Олегом постеснялись. Нас проводили по железнодорожным путям до вагона-гостиницы, где мы и заночевали.

Рано утром мы поехали на Первую Речку. Нашли поезд, вагон, проводницу, но Вили там уже не было. Он посетил Управление кадров раньше нас и убыл к новому месту службы.

Олег получил назначение во Владивосток, в бухту Улисс, на подводную лодку «Щуку» (они тогда ещё были в строю), а я – в Находку, командиром БЧ-2-3 на подводную лодку типа «М» 15-й серии – «Малютку».

– Впрочем,– сказал кадровик, – ехать в Находку не надо. Лодка пришла в Улисс грузить торпеды. Поезжайте туда, там её и найдёте.

Он рассказал нам, как туда добраться. Мы с Олегом поехали в неизвестный нам Улисс и там расстались. К сожалению, почти навсегда. Служба у Олега не сложилась, и он вскоре ушёл с флота. Я встретился с ним во время очередного отпуска в Москве, но разговора у нас не получилось. Он уже жил другой, гражданской жизнью.

Завтра с утра – погрузка торпед

Нашёл я свою лодку не сразу. Среди ошвартованных к пирсам больших и средних подводных лодок довоенной постройки она не выделялась своими габаритами.

Из пяти офицеров в наличии было трое: – командир капитан-лейтенант М.И. Саранчук, инженер-механик старший лейтенант Кротов и штурман, он же командир БЧ-4 и начальник РТС наш однокашник Валентин Родионов, прибывший на лодку на три дня раньше меня.

Я представился командиру. Он дал деньги на такси и отправил на вокзал за чемоданом.

Вечером механик извлёк жестяную канистру, графин с водой и три тараньки…

Так я влился в офицерский коллектив подводной лодки М-282  171 Бригады 40 Дивизии подводных лодок Тихоокеанского флота.

Утром на подъёме флага командир представил меня команде, а потом направил принимать торпеды. Этому меня учили, это я знал! А как грузить их на лодку, да ещё на «Малютку»? Это сейчас я знаю, что надо сыграть боевую тревогу, приготовить лодку к погружению, проверить отсеки на герметичность и, заполнив кормовые балластные цистерны, создать дифферент 13 градусов на корму, чтобы четыре носовых торпедных аппарата вышли из воды.

Потом поочерёдно поднимать торпеды краном, а тросом, закреплённым за стабилизатор торпеды, затаскивать их в аппараты через открытые передние крышки. А тогда я всё это представлял довольно слабо. Но всё обошлось: – что-то подсказали, чему-то научили. И пошло, поехало, понеслось…

С тех пор мне много раз пришлось грузить торпеды на разные подводные лодки

 Через полгода, при очередной погрузке, лопнул трос крана, и торпеда с высоты семь метров упала в воду. К счастью, – не на бетонный пирс. Заряд тротила у торпеды был 300 килограммов…

НАХОДКА 

Первое знакомство с местом службы 

Приготовив общими усилиями лодку к походу, отошли от пирса и, раздвигая льды бухты Золотой Рог и пролива Босфор Восточный, начали движение.

Я на мостике впервые самостоятельно исполнял обязанности вахтенного офицера, правда, под контролем начальника штаба, тщательно выполняя все его указания.

Переход в Находку, это более 60 миль, занял около шести часов.

Благополучно ошвартовавшись к указанному пирсу, и отведя команду в казарму, мы, захватив свои пожитки, пошли осваивать новое место жительства.

Место жительства для офицеров-холостяков находилось практически рядом, в двадцати минутах ходьбы от пирса, и представляло собой большой одноэтажный деревянный дом со всеми удобствами во дворе. Водопровода не было. Длинный жестяной рукомойник зимой стоял в коридорчике, а летом выносился на двор. В двух комнатах стояло штук по двадцать обычных коек с тумбочками, две из которых были выделены нам с Валей.

Находка, 1954 год.

Тогда я чувствовал себя счастливым

 Дом назывался общежитием офицерского состава. Заведовала этим домом жена мичмана, – боцмана одной из лодок.

Оставив свои пожитки, мы пошли в расположение бригады, где нас представили командованию, ознакомили с размещением основных её подразделений, поставили на все виды довольствия, рассказали о распорядке и планах на ближайший период.

Интересные места

Служба в Находке, расположенной в 60 милях от Владивостока, была интересной, но своеобразной. Здесь кончалась Великая транссибирская магистраль. Маленькие станции Бархатная и Тихоокеанская, всегда заполненные товарными вагонами, были последними на этой огромной железной дороге, протянувшейся через всю страну с запада на восток на тысячи километров.

Уже тогда, в пятидесятые годы, в Находке был хороший, защищённый от ветров, второй по величине на Дальнем Востоке морской порт, способный принимать крупные морские суда.

Портовые сооружения, причалы, дороги и здания строили заключённые. Их привозили сюда по железной дороге в специальных вагонах, а потом в трюмах судов морского флота отправляли в Магадан и другие малоприятные места.

Приморский край, бухта Находка 

Летом 1956 года нам привелось стоять в сухом доке во Владивостоке с одним из таких судов под названием «Феликс Дзержинский». Этот четырёхмачтовый огромного водоизмещения корабль был построен перед войной в Англии и предназначался для прокладки трансатлантического кабеля между Европой и Америкой. Впоследствии он был куплен нашей страной, и его трюма, в которых раньше размещался кабель, стали использоваться для совершенно иных целей…

Часть прибывших заключённых оставляли в Находке. Тёмными вечерами на склонах сопок, окружавших бухту, были хорошо видны линии электрических огней, ограждавших зоны лагерей, и лучи прожекторов на сторожевых вышках. Таких лагерей было много…

Вначале город и порт планировалось строить на левом берегу бухты. Сюда в 1946 году прибыл теплоход «Дальстрой» с грузом динамита в несколько тысяч тонн для подрыва скальных пород. Старожилы рассказывали, что разгружали этот опасный груз заключенные.

Внезапный взрыв разрушил начавшееся строительство, причинив большой ущерб. От судна не осталось ничего. На месте его стоянки образовалась воронка, глубиной более 18 метров.

В редкие свободные дни мы, лазая по сопкам, видели вросшие в землю рваные куски металла за несколько километров от места взрыва, а якорь с частью якорьцепи нашли почти на вершине сопки…

Однако бригада подводных лодок, тоже расположенная на левом берегу, уцелела, хотя некоторые лодки получили повреждения.

Строительство города и порта было перенесено в другое место, на правый берег бухты.

«Малютки» – лодки боевые

В то время на ТОФе в строю были подводные лодки в основном довоенной постройки. Подводные лодки типа «М» 15-ой серии, «Малютки», начали поступать на флот в 50-ые годы, и считались новыми.

Их строили в Ленинграде и доставляли во Владивосток по железной дороге на специальных платформах. Предварительно сливалось топливо, выгружалась часть имущества и оборудования. Для обеспечения прохода платформы в тоннелях снималась боевая рубка, крепящаяся к прочному корпусу на болтах. Команда ехала рядом, в соседнем вагоне.

Во Владивостоке на «Дальзаводе» лодку снимали с платформы двумя плавучими кранами, ставили на воду, крепили боевую рубку, довооружали и отправляли своим ходом к месту постоянного базирования – в Находку и Советскую Гавань. Вся процедура обычно занимала от одного до полутора месяцев.

Находка, 1 мая1955 года.

Подводные лодки «Малютки» у причала

В нашей бригаде было 13 таких подводных лодок. Бригада считалась боевой, плавали много и в любую погоду, несмотря на то, что на лодках не было ни радиолокационной станции (РЛС) ни устройства для работы дизеля под водой (РДП), а гидроакустическая станция имела только тракт шумопеленгования.

Зато на носовой палубе, на барбете перед рубкой, размещалась сорокапятимиллиметровая пушка – «сорокапятка», как «средство борьбы» с воздушным противником. (На снимке подводные лодки изображены без пушек, поскольку они были уже сняты). Снаряды к ней хранились в специальных герметичных выгородках в ограждении рубки – кранцах первых выстрелов.

Начальство, особенно при сдаче курсовых задач, любило играть учебную «Артиллерийскую тревогу» и засекать время, за которое артиллерийский расчёт выбежит наверх и приведёт орудие в боевое положение. Правда стрелять по воздушной цели, точнее, по «конусу», буксируемому самолётом на высоте 2500-3000 метров, мне, как управляющему стрельбой, пришлось всего раза два или три.

Всюду были однокашники

Молодым офицерам чуть ли не в день прибытия вручались листы сдачи зачётов для допуска к самостоятельному исполнению обязанностей вахтенного офицера и управлению боевой частью и устанавливались жёсткие сроки их сдачи. Нам с Валей, чтобы в них уложиться, порой приходилось, одев комбинезоны, лазать по лодке, даже по ночам.

Кроме меня и Вали Родионова, в этом соединении проходили службу многие из наших однокашников: Саша Можейкин, братья Игорь и Миша Лезгинцевы, Валя Михайлов, Володя Брыскин.

Здесь зародилась добрая, длящаяся до сих пор дружба с Эриком Ильиным.

Эрнст Алексеевич Ильин

Вспоминая те годы, службу в Находке, наши первые шаги как офицеров-подводников, к его юбилею я написал такие стихи:

 Другу к юбилею

Я вспоминаю те года, когда

Двух лейтенантов, к подвигам готовых,

Нежданно наша флотская судьба

Связала вдруг одним концом швартовым.

Дальневосточные края,

«Малютки» – лодки у причала.

Здесь начинали службу ты и я,

И дружбе нашей здесь начало.

Нам улыбалось солнце по утрам,

На нас глядели скал суровых лики,

Мы опускали руки в океан,

Который называется Великим.

Ты помнишь, как мороз нам лица грыз,

Походы наши, погружения, швартовки,

Как лютый ветер сыпал гроздья брызг

За воротник промокшей альпаковки.

Как в океане жили месяцами,

Как ощущали тишь его глубин…

Наверное, мы приросли сердцами

И к скалам и к просторам голубым.

На сотни миль ни стран, ни континентов,

Ни звёзд и ни огней. Одна ночная темень.

Лишь за кормой кильватерная лента,

И рокот волн, идущих на форштевень.

Хочу, чтоб был ты счастлив и здоров,

Чтобы тебе фортуна улыбалась,

И чтоб компания различных докторов

К тебе бы лишь на рюмку приглашалась.

Хочу, чтобы в любви ты был молодожён,

Без всяких там уколов, капель и «виагры».

Таким, чтобы соседи, те, что ниже этажом,

Всю ночь в свой потолок стучали шваброй.

Сейчас иные флаги на корме,

Шторма иные и иные мели…

Но счастлив я, что в этой кутерьме

Мы нашу дружбу сохранить сумели.

По рюмке водки в честь юбилея

Эрик Ильин на покое занят любимым делом – чтением литературы. На снимке он за просмотром Сборника стихов подготов «О службе морской, о дружбе большой»

Служба подводника

Началась обычная флотская жизнь: – подъём в шесть, утренний туалет, переход из общежития в часть, завтрак в офицерской кают-компании, построение и подъём Военно-Морского Флага. Далее осмотр и проворачивание механизмов, тренировки по борьбе за живучесть подводной лодки, подготовка экипажа к плаванью, сдача курсовых задач, выходы в море на обеспечение надводных кораблей, торпедные стрельбы и масса других мероприятий.

Частые выходы в море, швартовки, перешвартовки погружения, всплытия, торпедные стрельбы, рейдовые сборы, различного рода учения, а также требовательность и внимание начальства к нам, молодым, давали очень много.

Наша «Малютка возвращается из похода.

Ждём ледокол.

Матросы скалывают лёд с палубы и надстроек

Планы на ближайший период заключались в подготовке лодки к выходу на рейдовый сбор в Уссурийский залив примерно на месяц. А нам с Валей до момента выхода надо было сдать все положенные зачёты, начиная с устройства лодки, знания морского театра и так далее. Насколько помню, только в листе сдачи зачётов на допуск к исполнению обязанностей вахтенного офицера, было двадцать пунктов.

Зачёты принимали командир бригады или начальник штаба, а также некоторые флагманские специалисты. Спрашивали с нас строго, с первого раза, как правило, сдать ничего не удавалось. Но мы с Валей старались и к установленным нам срокам были допущены к управлению своими боевыми частями и к самостоятельному исполнению обязанностей вахтенного офицера.

 Иногда море награждало нас своими сокровищами

 Через год с небольшим Валя Родионов был переведён в другое соединение – Владимиро-Ольгинскую базу штурманом на среднюю подводную лодку, а я был назначен помощником командира на другую лодку нашей же бригады.

Находка, 1955 год.

Помощник командира подводной лодки старший лейтенант Савинский проверяет отсеки после большой приборки

 В Находке я прослужил около пяти лет. В конце 1958 года на лодку после окончания специальных классов в Ленинграде прибыл новый командир, наш однокашник и мой большой товарищ А.Е. Можейкин, а я получил назначение на Камчатку старшим помощником на новую, по тем временам, подводную лодку 613-го проекта. 

ДАЛЬЗАВОД 

Уплыть на Камчатку не удалось 

Однако убыть на этот дальний полуостров в этот раз мне не удалось. Прибыв в столицу Приморского Края, а теплоходы в Петропавловск ходили только из Владивостока, я узнал, что моя подводная лодка С-179 три дня назад пришла на Дальзавод для ремонта и модернизации.

Утром я представился командиру – Б.Е. Червинскому, познакомился с офицерами, командой и ознакомился с планом ремонта. Заводской ремонт – не лучшее время для офицеров и всего экипажа. Теряются приобретённые навыки и опыт плавания, нарушается строгая флотская традиция – подьём Военно-Морского Флага, далее по распорядку дня осмотр и проворачивание механизмов, отработка первичных мероприятий по борьбе за живучесть и другие обязательные дела.

А более-менее спокойная береговая жизнь в таком крупном городе как Владивосток с массой разнообразных соблазнов, обычно ведёт к нарушениям дисциплины и следующим за ними длинным и нудным совещаниям по их разбору и наказанию виновных.

Сидеть девять месяцев на берегу меня не устраивало, и я решил это время использовать для сдачи зачётов на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой 613 проекта, тем более, что некоторые вопросы мне были хорошо знакомы по службе в Находке.

Совсем другая обстановка 

Дальзавод, в те времена завод № 202 имени Ворошилова, к стенке которого ошвартовалась наша подводная лодка, был огромным судоремонтным предприятием, где ремонтировалось всё, что ещё может или даже уже не может плавать.

Крупнейшее судоремонтное предприятие на Дальнем Востоке России «Дальзавод»

Его цеха и подсобные помещения протянулись на несколько километров вдоль берега бухты Золотой Рог. У его причальной стенки стояли и малые сейнеры, и большие рыболовецкие морозильные траулеры, крупные военные корабли и подводные лодки.

Завод постоянно оснащался инженерно-техническими кадрами, мужчинами и женщинами, – выпускниками институтов и техникумов из многих городов Советского Союза, направляемых сюда на работу по распределению.

Небывалый случай на флоте

Однако и в эту, не слишком радужную жизнь, иногда вкрапливались весьма оригинальные моменты.

На заводе, наряду с мужчинами, трудилось много женщин. Они очищали от ржавчины и обрастания водорослями корпуса кораблей, занимались настройкой приборов, окрасочными работами и выполняли массу других работ.

В те времена на экологию и охрану окружающей среды внимания обращалось мало.

Туалет для милых заводских дам был устроен весьма своеобразно: – метрах в пятнадцати от береговой стенки на вбитых в дно бухты сваях был сооружён помост с 25-30 кабинками. С берега на помост был положен трап, делящий его на две равные части. Функции канализации выполняли волны бухты Золотой Рог. Всех это устраивало.

Чуть в стороне от этого сооружения стояли ошвартованные кормой к стенке гражданские суда, рыболовецкие траулеры, надводные корабли и подводные лодки, пришедшие в ремонт.

Своими красивыми обводами всех восхищал новый остроносый сторожевой корабль, заканчивающий в заводе текущий ремонт.

Его командир, молодой стройный капитан 3 ранга в отлично сшитой форме и фуражке с нахимовским козырьком, привлекал внимание многих заводских красавиц. Они часто «кучковались» на берегу, чтобы посмотреть, как командир чётким шагом поднимается на борт своего корабля, здоровается с командой, ставит задачи на день.

Мы, подводники, в своих промасленых кителях привлекали их внимание гораздо меньше.

В солнечный весенний день настало время выхода на ходовые испытания красавца – сторожевого корабля. Посмотреть на его отход от стенки собралось чуть-ли не ползавода. Убраны сходня и швартовы, слышны подаваемые в электромегафон чёткие команды, и корабль, оторванный от берега, начал разворачиваться носом на выход.

Красивая швартовка, чёткий отход, как и подход к пирсу, всегда вызывает восхищение у наблюдающих. Но тут что-то не сработало, или кто-то что-то перепутал, и корабль вместо поворота вправо на выход, начал быстро описывать циркуляцию влево и своим красивым острым носом врезался точно в середину помоста с кабинками, снял его со свай, насадил, как крылья, на свою носовую часть и поволок на середину бухты!… Публика сначала ахнула, а потом долго безудержно хохотала на всю округу.

Бедных женщин снимали с помоста заводскими буксирами. Помост водружали обратно на сваи двумя плавучими кранами.

Выход корабля в море перенесли на другой день.

На его проводы не пришёл никто… 

Направлен на командирские классы 

Ну, а я, не теряя времени, сдавал зачёты, и, спустя четыре или пять месяцев после назначения, соответствующим приказом был допущен к самостоятельному управлению подводной лодкой 613 проекта.

Как-то нас посетили работники политотдела и кадровики нашего соединения для выяснения, как тогда было принято, политико-морального состояния матросов и офицеров. Я в шутку заикнулся об отправке меня на учёбу в Ленинград на Высшие Ордена Ленина специальные офицерские классы (ВОЛСОК). Все посмеялись, – «В новой должности всего несколько месяцев, а уже на учёбу на классы захотел!».

Однако командование рассудило по-другому. В должности всего полгода, а уже сдал положенные зачёты и допущен к самостоятельному управлению лодкой. Вот его-то и надо направить на учёбу.

Так осенью 1959 года я стал слушателем Командного факультета командирских классов. 

Ленинград, 1960 год.

Офицеры-подводники, выпускники Командирских классов, сфотографировались вместе с контр-адмиралом Никитиным Борисом Викторовичем и капитаном 1-го ранга Лонцихом Леонардом Яковлевичем (сидят в первом ряду)

Среди выпускников-подводников было 17 наших однокашников по Первому Балтийскому ВВМУ.

Саша Савинский, Костя Макаров, Саша Гаврильченко,

Эрик Голованов, Боря Николаев, Миша Лезгинцев,

Толя Пикалёв, Валера Поздняков, Лёня Оскерко, Саша Можайский, Валя Михайлов, Веня Гущин, Орест Тарановский, Герман Яковлев,

Игорь Максимов, Эрик Ясников, Володя Лебедько 

ВНОВЬ НА ТОФе 

Служба в Совгавани 

После окончания командирских классов я был направлен опять на Тихоокеанский Флот, и, прилетев во Владивосток в установленные сроки, прибыл в управление кадров флота. Однако новое назначение получил не сразу.

– Ты свой, думаю, найдёшь, где остановиться и жить некоторое время, хотя бы недельки две. У нас тут запарка, – сказал кадровик.

– Конечно, найду, – ответил я, вспомнив про нашего однокашника Эдика Найделя, который служил флагманским специалистом в соединении подводных лодок во Владивостоке и в своё время получил комнату на улице Китайской 19, почти в центре города.

Бывая во Владивостоке, мы часто его навещали, встречаясь, как самые близкие друзья.

Эдика я не застал, – он был в отпуске, но ключ от комнаты лежал, как всегда, в условленном месте под ковриком у дверей в коридоре…

Назначение я получил только недели через две. Оставив Эдику благодарственную записку, я сел на поезд и поехал к новому месту службы – в Советскую Гавань.

До Комсомольска-на-Амуре доехали быстро. У берега реки поезд встал, – рельсы кончились. Моста через Амур ещё не было. Однако вскоре подошёл паром.

Весь железнодорожный состав был погружен на него в два яруса и переправлен на другую сторону Амура, в Пивань. Вся процедура заняла около двух часов.

В Совгавани принял должность старшего помощника командира подводной лодки С-294  613 проекта у нашего однокашника Михаила Двоскина, который уезжал в Ленинград на учёбу на Командирские классы. Лодка числилась «отличной». Я ещё не успел полностью врасти в обстановку, как началась обычная флотская кутерьма: – выходы на обеспечение надводных кораблей, флотские учения, торпедные стрельбы...

Однако жизнь полна неожиданностей. Не прошло и четырёх месяцев моей службы на новом месте, как командир бригады передал мне приказание убыть во Владивосток. Почему и зачем, – он не знал.

Отбыть следовало немедленно, хотя поезда уже не ходили, на Амуре начался ледостав, паром был на приколе, а рельсы по льду прокладывать было ещё рано.

Кое-как сдав дела и попрощавшись с командой, я на машине был доставлен на местный аэродром, и вечером того же дня на попутном военном самолёте прибыл во Владивосток.

Мне предстоял «Большой круг» 

Идти в штаб флота было поздно, и я направился на Китайскую 19, к Эдику Найделю. Эдик знал всё: – я назначен старшим помощником командира вновь строящейся большой подводной лодки 641 проекта. Экипаж формируется во Владивостоке, затем ему предстоит убыть на Камчатку на два месяца для стажировки на однотипном проекте подводной лодки. Оттуда – в Ленинград для приёмки лодки от завода, затем Северным морским путём – опять на Камчатку. Это называлось «Большой круг».

Утром я представился командиру – В.А. Шехурдину, познакомился с замполитом В.С. Гусевым и офицерами. Их пока было всего пять человек. 

В 1961 году Саша Савинский служил старпомом на ПЛ  Б-33, строящейся на заводе «Судомех» в Ленинграде. На ней он прошёл полный цикл испытаний на Балтике и приёмки в состав ВМФ от промышленности.

В этот период пришлось много плавать с заходом в Кронштадт, Таллин и Либаву. Затем перебазировались в Полярный и стали готовиться к переходу Северным морским путём на Тихоокеанский флот. Переход состоялся в августе 1962 года за одну навигацию.

Александр Георгиевич не рассказывает об этом периоде своей службы, но приводит три фотографии, которые помещены ниже. 

Северный морской путь, ЭОН-62.

Подводные лодки пробиваются вслед за ледоколом

Старпом Савинский на командирской вахте.

Восточно-Сибирское море. Ледовые поля пройдены.

Впереди Берингов пролив

Бухта Провидения, осень 1962 года.

Подводная лодка Б-33 завершила переход Северным морским путём и готовится к следованию на Камчатку в бухту Крашенинникова 

В бухте Крашенинникова встретился с Игорем Владимировым, который был старпомом на соседней лодке Б-135

Камчатка, бухта Бечевинская, весна 1963 года.

В свободное от боевой подготовки время

все увлекались рыбалкой 

Иногда удавалось прогуляться по берегу в сопровождении А.С. Шебанина

РЕМОНТ НА ПСРВ 

Командирские заботы 

ПСРВ – Петропавловская судоремонтная верфь, расположенная на окраине города, была предназначена для текущего ремонта небольших рыболовецких судов. Она не располагала необходимыми техническими мощностями для ремонта больших подводных лодок и не имела для решения этой задачи подготовленных кадров.

Однако командованием было принято решение проводить текущий ремонт подводных лодок именно на этой верфи. Очевидно, в то время других возможностей просто не было. Ремонт длился долго и требовал постоянного контроля со стороны личного состава.

Экипаж не имел постоянного места для жилья, отдыха и приготовления пищи.

Некоторое время личный состав жил в ангарах, построенных на территории военного госпиталя в самом Петропавловске, потом на киллекторе – судне, предназначенном для установки мёртвых якорей, потом в казармах бригады торпедных катеров и, наконец, на стоявшем у стенки верфи, списанном и брошенном мониторе «Киров». Матросы сами оборудовали на нём спальные места, провели электроосвещение, отопление и организовали место для приготовления пищи.

Памятуя указания начальства об ускорении ремонта, я наладил отношения с главным строителем, отвечающим за организацию всех видов заводских работ, начальниками цехов и бригадирами, составил необходимые планы работ и ввёл жёсткий контроль за их выполнением.

Кроме этого, кончался год, и я лелеял мечту, закончив эти мероприятия, поехать в отпуск на запад, а если удастся даже в санаторий куда-нибудь на Чёрное море.

Но мои мечты остались мечтами. Утром прибыл начальник штаба дивизии Кармадонов и, после знакомства с ходом работ, сообщил, что я назначен вторым командиром на лодку, идущую на боевую службу на два месяца. Он назвал номер лодки и фамилию командира. Конечно, я его хорошо знал.

– Когда выход? – спросил я.

– Завтра в шесть утра – ответил он. – Собирайся, пойдёшь со мной на катере в Лахтажный. За себя оставишь старшего помощника. Вопросы есть?

Вопросов у меня не было. 

У ГАВАЙСКИХ ОСТРОВОВ 

Преодоление противолодочного рубежа 

Мы только что форсировали противолодочный рубеж США между Гавайскими и Алеутскими островами «Мидуэй – Кадьяк», где самолёты базовой патрульной авиации «вероятного противника» «Орион» в течение двух недель усиленно пытались нас обнаружить и заставить всплыть.

Они активно использовали имеющиеся у них на борту технические средства обнаружения подводных лодок, в том числе новые в то время поисковые системы «Джули» и «Джезебел», не жалея сбрасывали гидроакустические буи и специальные «бомбочки», для фиксации после их взрыва отражённых корпусом подводной лодки эхосигналов.

В тёмное время, при движении под РДП для зарядки аккумуляторной батареи, из-за частого обнаружения сигналов радиолокационных станций патрульных самолётов, приходилось по 7-8 раз за ночь прерывать зарядку и уклоняться срочным погружением на большие глубины.

Находясь под перископом и прослушивая переговоры самолётов между собой и с берегом, мы опасались одного их слова «immediatelj» – «немедленно». Этим словом предварялось сообщение с самолёта на берег об обнаружении советской подводной лодки.

Обнаружение лодки, то есть потеря ею своего основного преимущества – скрытности, считалось срывом боевой задачи. Лодка немедленно отзывалась в базу, а её командира, после разбора причин, как правило, снимали с должности.

Нас Бог миловал, мы скрытно прошли этот рубеж. 

Медузы-парусники 

На переходе в район боевой службы, недалеко от Гавайских островов во время подвсплытия на сеанс связи в дневное время, я увидел в перископ какие-то непонятные предметы, проплывающие мимо подводной лодки.

Океан был сравнительно «тихий», и я сумел их хорошо рассмотреть. Они были плоские, круглые, почти прозрачные, размерами чуть больше чайного блюдца. В верхней их части, по диаметру, располагался гребень высотой 4-5 сантиметров, внутри которого чётко просматривалось что-то похожее на спираль. Их было много.

«Что это, – подумал я, – не новое ли средство обнаружения подводных лодок, придуманное американцами? И что делать сейчас? Как поступить, какое принять решение? Или уходить на глубину, пока по сигналу этих новых средств лодку не обнаружил противолодочный самолёт, или попытаться выяснить, что же это такое?».

Я вызвал в боевую рубку к перископу старпома В.И. Новикова, недавно прибывшего с учёбы на командирских классах, и замполита В.Д. Рыкалина – «академика».

Осмотрев горизонт, оба заявили, что их этому не учили, но наверняка это какое-то новое средство обнаружения подводных лодок, изобретённое супостатами.

Я решил всплыть и выловить хотя бы одну такую штуку.

В экипаже был матрос – второразрядник по плаванию. Ему и была поставлена эта задача.

Это было рискованно. Несмотря на то, что сигналов работающих самолётных радиолокационных станций и радиопереговоров в эфире не наблюдалось, противолодочный самолёт мог здесь появиться в любой момент.

Мы всплыли в позиционное положение, я отдраил верхний рубочный люк и вышел не мостик. Была прекрасная солнечная погода, а лёгкий тёплый ветерок поднимал небольшую волну.

Вызванный наверх матрос разделся и плюхнулся в воду.

– Поймал! – вскоре закричал он, и, высунув из воды руку, сжатую в кулак, поплыл к лодке. Боцман, подбирая страховочный конец, помог ему подняться на палубу.

– Вот, поймал, – повторил матрос и, улыбаясь, разжал кулак. На ладони лежало что-то коричневое, бесформенное, как студень.

– Медуза, – сказал я и тоже рассмеялся.

Только потом, на берегу, в одной из старых лоций я прочитал, что в этот район Тихого океана, очень редко, ветром и течением из тёплых вод выносит медузу под названием «парусник». Это, конечно, была она.

Медуза – «парусник» (по научному – велелла)

Тактика скрытности 

– Сигнал самолётной РЛС, справа 30, сигнал слабый», – доложили на мостик.

– Все вниз! – скомандовал я, и, задраив верхний рубочный люк, спустился вниз.

– Срочное погружение!

Американские противолодочные самолёты, ведя поиск наших подводных лодок, находящихся в надводном положении или под РДП, с помощью радиолокационных станций работали, как правило, на небольших мощностях излучения в импульсе и даже уменьшали их мощность по мере приближения, чтобы на лодке, которая обнаруживала эти импульсы, создавалось впечатление, что они улетают.

Самолёт скрытно, на малой высоте подходил к лодке, не успевшей погрузиться, и фотографировал её. В тёмное время он включал мощнейшие прожекторы.

Мы погрузились на глубину120 метров. Я прошёл в гидроакустическую рубку, акустики внимательно прослушивали горизонт. Горизонт был чист.

«Может, эта злополучная медуза опасна для здоровья», подумал я и, вызвав доктора, выдал ему стакан спирта.

– Возьми пловца на контроль, а это для профилактики, – первая половина – для наружного применения, а вторая – вовнутрь.

Но всё обошлось.

БАНЯ ПО-ФЛОТСКИ 

Какой ценой всё делалось 

Ну, наконец-то, вроде всё, что положено, принято, что необходимо, погружено, что надо, выполнено, разрешение на выход получено. Отдав швартовы, мы вышли из Авачинской губы, оставив за кормой бухту с нежным названием Сероглазка. 

«Сероглазка» и вулканы остались позади 

Выходя в Тихий океан, попрощались с «Тремя братьями», всегда провожавшими нас 

Миновали мыс Поворотный, повернули налево и, пройдя немного, встали на якорь на Халактырском рейде.

Сопровождавший нас тральщик, выполняющий функции корабля охранения, тоже встал на якорь и включил якорные огни.

Тральщик – наш конвоир

Я дал команду:

– Вахте заступить по-якорному, – и разрешил выход наверх по два человека из отсека.

На мостик стали подниматься мои матросы, усталые, грязные, замотанные до предела. Почти четыре недели мы были в море на флотском учении, потом три дня шла подготовка к выходу на боевую службу вместо положенных двух месяцев, а впереди – много дней плавания.

За эти три дня надо было загрузить полный комплект торпедного боезапаса, в том числе специальный, пополнить запасы топлива, воды, провизии, патронов регенерации воздуха, выйти в море для замера физических полей, провести контрольный выход и выполнить массу других важнейших мероприятий, на которые времени практически не оставалось…

Команда работала днём и ночью без отдыха. Все понимали ответственность момента.

Я вспомнил утро прошедшего дня, когда на лодку прибыл для проверки готовности к выходу и передачи документов на поход заместитель командующего Тихоокеанским флотом контр-адмирал Ярошевич.

Пройдя по заваленным ящиками, коробками и разным имуществом отсекам и посмотрев на серые лица матросов и офицеров, он сказал:

– Знаю, что устали, знаю, что тяжело, знаю, что не было времени даже помыть людей в бане перед походом, но есть приказ выйти в море в установленное время, и он должен быть выполнен.

Приказ мы выполнили. 

«Умывание» на подводной лодке 

Мытьё команды перед дальним походом в береговой бане или в бане на плавбазе, – эту установленную традицию, которую все всегда старались соблюдать, в этот раз выполнить не удалось. А в море, в походе на дизельной лодке, о бане можно только мечтать. Запас пресной воды на таких лодках ограничен, её, как правило, хватает только на приготовление пищи.

Обычно в дальних походах в качестве утреннего умывания и перед приёмом пищи (правда, не всегда), доктор обходит все отсеки с алюминиевой миской, в которой в растворе спирта и воды плавают марлевые тампоны. Эти тампоны по одному выдаются каждому матросу и офицеру, при этом доктор лично следит, чтобы их использовали для протирки лица и рук, а не по другому назначению. Забортной солёной водой не помоешься, мыло, как известно, в ней не мылится.

Правда на лодке имеется опреснительная установка, но она потребляет слишком много электроэнергии, а её надо беречь.

Я стоял на мостике в окружении своих подчинённых. В темноте мелькали огоньки сигарет.

Командир и сигнальщик на мостике подводной лодки Б-135 

Находчивость и взаимовыручка 

«А что, если…», – подумал я и приказал сигнальщику передать на тральщик семафор прожектором:

– Есть ли у вас возможность помыть команду в вашей бане. Плавсредств у нас нет. Командир.

Я не сомневался, что флотская выручка поможет и здесь. Так оно и получилось. Вскоре мы получили ответ с тральщика:

– Сделаем всё, что можем. Шлюпка подойдёт к вашему борту через двадцать минут. Готовьте людей. Командир.

Команду по лодочной трансляции:

– Личному составу приготовиться мыться в бане, – многие восприняли как неуместную шутку.

Я уж не помню, сколько раз обычный шестивесельный ял тихо подходил к борту лодки, забирал очередную партию наших ребят, доставлял их на тральщик и отвозил обратно на лодку. С последней партией, в нарушение всех инструкций, отправился на тральщик и я, захватив с собой бутылку спирта и две банки тарани.

На тральщике, несмотря на глубокую ночь, весь экипаж был на постах: – кто-то страховал поднимающихся по трапу, кто- то провожал до бани, кто-то провожал обратно.

Командир тральщика – капитан-лейтенант, и его команда смотрели на нас, как на убывающих на другую планету.

Два рослых старшины помогли мне подняться на борт и проводили до бани. Я быстро помылся и прошёл в каюту командира. Мы выпили налитое одним глотком и закусили бутербродом с красной икрой-пятиминуткой. Её на тральщике готовили умело.

Командир проводил меня до трапа, я поблагодарил его и команду тральщика и, пожелав друг другу счастливого плавания, мы расстались. Как его звали, и его фамилию я не запомнил.

Перед отходом шлюпки он спросил меня:

– Надолго?

– Не спрашивай, – хмуро ответил я и отвернулся.

Была ещё полная темнота, лишь на востоке начали появляться первые признаки рассвета, когда мы снялись с якоря и начали движение по заданному маршруту.

Нас молча провожал весь экипаж тральщика, выстроенный вдоль борта во главе с командиром… 

90 суток автономки 

Отойдя немного, мы погрузились на глубину 60 метров.

– Подвахтенным отдыхать. В отсеках соблюдать тишину, – распорядился я, – пусть ребята отдохнут от всей этой береговой суеты и неразберихи. Им ещё многое предстоит впереди. Только я и замполит В.Д. Рыкалин читали боевое распоряжение и знали, что нам предстоит поход на полную  автономность 90 суток и только до района боевой службы надо «топать» больше месяца. 

Подводная лодка Б-135 уходит в Тихий океан на боевую службу 

Перед погружением я вызвал командира группы радиотехнической разведки, прикомандированной на выход к нашей подводной лодке и ведущей наблюдение за радиопереговорами «вероятного противника» с момента выхода из базы.

– Что слышно в эфире? – спросил я.

– Пока всё тихо, как обычно, – ответил он. – Два самолёта базовой патрульной авиации США «Орион» ведут боевое патрулирование на противолодочном рубеже Мидуэй (Гавайские острова) – Кадьяк (Алеутские острова) с задачей поиска наших подводных лодок, идущих в сторону западного побережья Америки и два таких же самолёта ведут поиск в Беринговом море севернее Алеутов. Юго-западнее Гавайских островов авианосно-ударная группа США в составе авианосца и восьми кораблей охранения направляются в Японию в Йокосуку на отдых после несения боевой службы. Офицерский состав просит на время отдыха заказать номера в лучших отелях города и вызвать из штатов семьи. Для рядового состава запланировать ряд мероприятий в увеселительных заведениях на берегу. На смену этой авианосно-ударной группе из базы Сан-Диего вышла другая в составе девяти кораблей.

На аэродроме острова Шемия (Алеуты) к вылету готовится очередная группа из четырёх противолодочных самолетов «Орион». Не с ними ли нам придётся встречаться? – закончил он доклад и улыбнулся. 

Я закрываю верхний рубочный люк и даю команду заполнить главный балласт. Подводная лодка уходит на глубину…

 После погружения я прошёл по лодке. Всё загруженное имущество было уложено на свои штатные места и закреплено. Вахтенные отсеков с красными после бани глазами, увидев меня, тихо подходили и шёпотом докладывали о состоянии отсека. Команда отдыхала.

Мы шли на юго-восток… 

Плавать под водой в тропических морях очень тяжело.

Температура в отсеках доходила до +55 градусов

Командир подводной лодки Б-135

капитан 3-го ранга Савинский Александр Георгиевич

после похода на боевую службу

ВЫХОД С ГЛУБИНЫ

«Срочно», без подготовки

Внезапный вызов в штаб к большому начальству обычно не сулит ничего хорошего, особенно если этот вызов объявляется по системе громкоговорящей связи и предваряется словом «Срочно». Вольно или невольно начинаешь перебирать в памяти события последних дней, вспоминать, в чём мог провиниться сам, или что натворили твои подчинённые.

Однако по виду начальства в этот раз какой-либо суровой разборки не намечалось и даже типовые вопросы о состоянии корабля и настроениях личного состава звучали как-то озабоченно.

– Ну, командир, тебе поручается ответственная задача. Надеюсь, ты и твой экипаж с ней справитесь. Выход завтра в 6.00. Пойдёшь в район бухты Русская. Ты это место хорошо знаешь, – сказал адмирал и многозначительно замолчал.

«Издалека начинает, – подумал я, – очевидно, это не обычный выход в море на обеспечение надводных кораблей, отрабатывающих задачи поиска подводных лодок, или для выполнения какого-то типового задания, а что-то другое, более серьёзное».

В бухте Русская, расположенной недалеко от Авачинской губы и самого Петропавловска, нам приходилось бывать много раз. Это узкий, окружённый высокими скалами длинный коридор, расширяющийся «пятачком» в своём конце. Здесь можно было встать на якорь и укрыться от ветра в штормовую погоду, когда возвращение в базу не планировалось.

В глубине этого «пятачка», в давние времена к скалам был ошвартован ржавый корпус какого-то сухогруза, использующийся как ёмкость для сбора и хранения питьевой воды, поступающей из местного природного источника. Водой тут заправлялись рыболовецкие сейнеры и небольшие гражданские суда.

Охранял запасы воды и это место, оторванное на сотни километров от людей и жилья, старик, – дядя Федя, обитающий в одиночестве где-то между скал и зимой, и летом. На маленькой лодчонке он с ружьём за спиной обычно подгребал к борту подводной лодки, вставшей на якорь, и предлагал в обмен на несколько банок надоевших всем консервов и бутылку спирта красную икру-«пятиминутку» и свежую рыбу к большому удовольствию команды.

Однако по началу разговора с адмиралом я уже понял, что в этот раз ни красной икры, ни свежей рыбы, нам отведать не придётся…

Адмирал внимательно посмотрел на меня и продолжал:

– Запланировано совместное с аварийно-спасательной службой флотилии учение по выходу личного состава из подводной лодки, затонувшей на большой глубине, с помощью спасательного колокола. Тебе и твоему экипажу предстоит в нём участвовать. На моей памяти здесь таких учений ещё не проводилось. Будете изображать лодку, потерпевшую аварию и затонувшую здесь, в этой точке на подходах к бухте Русской на глубине 180 метров. Ляжете на грунт в этом месте, перед погружением дадите сигнал об аварии. После покладки на грунт выпустите аварийный буй.

 К сожалению, на этом рассказ о спасении личного состава «затонувшей на большой глубине» подводной лодки обрывается. Видимо, Саня не успел его дописать. Продолжение рассказа излагаю своими словами, поскольку слышал его из уст автора, когда был у него дома 22 февраля 2011 года.

«В назначенное время пришли в полигон и донесли об аварийном (условно) погружении. Погрузились в заданной точке на заданную глубину и легли на грунт. Стали отрабатывать действия по борьбе за живучесть подводной лодки по плану учения. Выпустили («отдали») аварийный буй.

Спасатели пришли через пять часов. Мы услышали шумы нескольких кораблей и судов, которые долго ходили над нами, осуществляя поиск. Наконец, они нас обнаружили и встали на якоря близко от нашего места. Был поднят наш аварийный буй и установлена связь по телефону. Я доложил руководителю спасательной операции о нашей готовности продолжить учение.

Планировалось сначала спасти личный состав с помощью спасательного колокола. А затем поднять на поверхность подводную лодку методом продувания главного балласта воздухом высокого давления (ВВД), подаваемого по шлангам со спасателя.

Спасательный колокол мог взять только шесть человек, поэтому операцию спасения людей надо было повторить много раз. Весь личный состав разделили на партии и определили очерёдность их выхода.

Подготовка к спасательным работам проходила очень медленно, поскольку у спасателей не было опыта. Мы в лодке долго томились в ожиданиях, находясь в постоянном напряжении. Наконец, мы услышали, что на палубу лодки спустились водолазы. Они долго ходили из носа в корму и обратно, оглушительно бухая по палубе своими свинцовыми ботинками. Затем спустили спасательный колокол и стали стыковать его с кормовой комингс-площадкой подводной лодки. Получилось у них не сразу, и заняло много времени.

Самый ответственный момент – уравнивание давления и переход людей из отсека в колокол – прошёл нормально. Их быстро подняли на поверхность и разместили в камере декомпрессии на судне-спасателе.

Операцию спасения людей проводили три раза, и благополучно подняли на поверхность 18 человек. Руководители учения приняли решение на этом закончить подъём личного состава, поскольку цель учения в этой части была достигнута.

Приступили к подъёму подводной лодки. Водолазы очень медленно стыковали шланги ВВД к патрубкам аварийного продувания главного балласта, расположенным в нескольких местах надстройки подводной лодки (арматура АСС). После начала продувания, долго не было результата. Подводная лодка не могла оторваться от грунта. Но в какой-то момент стрелка глубиномера дрогнула, и мы почувствовали, что всплываем. Сначала подъём проходил медленно, а потом всё быстрее и быстрее.

Выскочив на поверхность, подводная лодка закачалась с борта на борт и с носа в корму, но быстро успокоилась в положении: дифферент 2 градуса на нос, крен 3 градуса на правый борт. Это объяснялось некоторой неравномерностью продувания цистерн главного балласта, что не влияло на общий положительный результат учений.

Выскочив на мостик и осмотревшись, я почувствовал огромное облегчение, как будто гора свалилась с плеч. Об этом же говорили многие офицеры, старшины и матросы. Все пережили огромное напряжение физических и душевных сил. Выходившие на мостик подводники радовались, смеялись, шутили, «подначивали» друг друга. Все прошли хорошую моральную закалку и ценный боевой опыт.

Погода была хорошая. Зелёные и кудрявые камчатские сопки радовали глаз. Вилючинский вулкан красовался своим идеальным снежным конусом, сверкающим на ярком солнце.

Вокруг стояли эсминец, корабли-спасатели и водолазные боты. Нас все сразу поздравляли с благополучным возвращением на свет божий. Сигнальщики не успевали отвечать на приветствия с других кораблей.

Все испытывали торжество успеха и чувствовали радость благополучного исхода». 

Наши командиры помнили о нас

По моим неточным подсчётам 171-я бригада 40-й дивизии подводных лодок Тихоокеанского флота дала флоту восемь адмиралов и пять Героев Советского Союза.

Командовали бригадой в то время известные подводники С.Г. Егоров, Г.М. Егоров, Е.И. Медведев, И.М. Колчин, П.И. Шишулин. Сегодня многих из них уже нет с нами, но добрая память о них у нас осталась.

Да и они помнили о нас. Когда пришлось уходить из плавсостава по болезни, мне предлагались различные должности, но они меня не устраивали, и я не соглашался.

Тогда камчатские кадровики собрали оставшиеся дни моих «недогуленных» отпусков и отправили в отпуск «на свободную охоту» по принципу: – «Ищи себе место сам. Найдёшь, – мы возражать не будем».

И я убыл в свой родной Ленинград. Но, несмотря на помощь в таких делах нашей «палочки-выручалочки» Володи Гарина, проходящего службу в Москве в управлении кадров ВМФ, это оказалось непросто.

Ленинград, 1978 год.

Командир подводной лодки, капитан 2-го ранга Савинский сам искал себе место дальнейшей службы 

– С флота, по болезни, без опыта преподавательской работы, – такие нам не нужны, – говорили мне и в училище имени Фрунзе, и в Дзержинке, и в нашем училище подводного плавания.

Оставалось училище Радиоэлектроники имени Попова в Петергофе. На звонок с КПП в отдел кадров я получил очередной вежливый отказ, и уныло пошёл к автобусной остановке... Меня догнал посланный за мной курсант-рассыльный дежурного офицера, который, спросив мою фамилию, передал просьбу кадровиков вернуться. В этом училище я задержался на много лет.

Главное здание Высшего военно-морского училища радиоэлектроники имени А.С. Попова

 Оказывается, кадровики доложили обо мне начальнику училища контр-адмиралу Е.И. Медведеву, бывшему в своё время командиром бригады подводных лодок в Находке, когда я там служил, и он приказал:

– Этого офицера принять. Я его знаю. А если не сможет читать лекции стоя из-за болезни ног, сделать ему в училищной мастерской кресло.

Так я стал преподавателем кафедры тактики и боевых средств флота в Высшем военно-морском училище радиоэлектроники имени А.С. Попова. Но все занятия проводил стоя.

Начальник ВВМУРЭ имени А.С. Попова

вице-адмирал Медведев Ефим Иванович

 Адмирал помнил своих подчинённых…

В дальнейшем вице-адмирал Е.И. Медведев, увидев меня, часто с доброй усмешкой вспоминал:

– А ты помнишь, как я приказал послать за тобой рассыльного? Хорошо, что автобуса долго не было, и тебя вернули…

Светлая память хорошему человеку.

Санкт-Петербург

2011 год

Александр Савинский стоял у истоков создания Сборника воспоминаний «О времени и наших судьбах». Он первый проникся этой идеей и активно помогал в её осуществлении. Ещё в 1997 году он по моей просьбе размножил на служебном «ксероксе» администрации Санкт-Петербурга «Обращение к однокашникам» в количестве 300 экземпляров, в котором все однокашники призывались к участию в Сборнике воспоминаний и излагалось, как это можно сделать. «Обращение» было разослано всем нашим сокурсникам. С этого началось успешное продвижение проекта. Одиннадцать Книг Сборника имеют многие наши однокашники. Книги Сборника разошлись по всему Свету. А ныне вышла в свет уже Книга 12.

Готовясь к работе над Книгой 12 Сборника воспоминаний и планируя включить в неё воспоминания Саши Савинского, я неоднократно вёл переговоры с ним при встречах и по телефону в 2010 году о составе и форме его текста. По договорённости с ним, я посетил его дома 22 февраля 2011 года. Саша был нездоров, хотя держался стойко. Мы беседовали более часа.

Согласовали состав и объём его текста, а также выбрали из множества хранящихся у него фотографий те, которые подходят по содержанию воспоминаний. Саша дал мне 21 фотографию, которые все публикуются.

Поговорили о прошедшей службе, поделились впечатлениями о текущей жизни. Под конец беседы я сфотографировал Сашу в домашней обстановке. Фотография представлена ниже.

Саша Савинский в домашней обстановке 22.02.11.

Александр Савинский писал лирические стихи, отличающиеся задушевностью и светлой грустью. Но стихи его знают только друзья и однокашники.

Публикация нескольких его стихотворений даст возможность более широкому кругу читателей познакомиться с поэтическим творчеством Саши Савинского.

Светлая ему память

НОСТАЛЬГИЯ

Пускай сегодня это нереально,

И многие нас просто не поймут,

Но как хотелось бы сейчас в посту центральном,

Побыть хотя бы несколько минут.

Услышать звук шумов забортных,

Сигналов и команд знакомый перебор,

Но только время твёрдо и упорно

Идёт бесстрастно нам наперекор.

Ржавеют где-то наших лодок корпуса,

Звонки друзей нас радуют всё реже.

А вольный ветер наши паруса

Уже не наполняет так, как прежде.

Мне ж кажется, что мы остались те же,

Какими были много лет назад.

Пускай мы нынче море видим реже,

Но в наших душах флотский жив азарт.

МОРЕ ЛЮБВИ

Управление вышло из строя,

Меня в море любви занесло.

Нас осталось на палубе двое –

Ты и я, остальных «унесло».

В этом море фарватеров нету,

Нету в нём ограждений и вех.

Волны пляшут здесь в диком балете

И выносят на берег не всех.

Мы стоим возле мачты, обнявшись,

Ощущая тепло наших рук.

Миновали Пролив Расставаний,

И прошли мимо Камня Разлук.

Санкт-Петербург