Раллев Александр Петрович родился 21 сентября 1929 года в городе Ленинграде в семье военнослужащего. В том же году в связи с переводом отца по службе семья переехала в город Харьков. В 1934 году отца перевели в Москву. В июле 1941 года с матерью и братом эвакуировались в город Ульяновск, откуда переехали в Самаркандскую область. В ноябре 1943 года мы с матерью вернулись в Москву.

После окончания седьмого класса школы в июле 1945 года поступил в ЛВМПУ. Из-за болезни пропустил один год и продолжил учёбу в училище с 1946 года.

1 июля 1949 года зачислен курсантом 1-го Балтийского высшего военно-морского училища. В октябре 1950 года, по состоянию здоровья, переведён на инженерный факультет Высшего военно-морского училища связи. В 1954 году наш факультет перевели в Высшее военно-морское инженерное радиотехническое училище, которое окончил в 1955 году и был назначен инженером 222 Полигона ВМФ в Феодосию.

С 1960 по 1963 год учился в Военно-морской ордена Ленина академии. После выпуска был назначен военпредом 1789 Военного Представительства МО в Смоленск.

В июле 1970 года назначен заместителем старшего военпреда 948 ВП МО при заводе в городе Таганроге.

В 1980 году уволен в запас по достижении предельного возраста службы. Далее по октябрь 1993 года работал инженером на прежнем месте.

В настоящее время на пенсии.

Александр Раллев

Служба и жизнь

Предисловие

Моя служба была не такой героической, как у большинства моих однокашников-подводников. Она была весьма прозаичной, но, надеюсь, полезной для ВМФ. Начиная её, я представлял своё будущее совсем другим. Но, как говорится: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

Прошу извинить за низкое качество литературного изложения, так как в своей жизни мне приходилось писать только деловые письма, инструкции по использованию техники, задания по обеспечению испытаний, доклады, донесения и технические отчёты.

Ленинградское военно-морское подготовительное училище

Самостоятельное решение

В 1945 году в Москве я окончил семь классов 588-й школы и решил поступить в ЛВМПУ.

Надо сказать, что мой отец, инженер-полковник, служивший в то время в Научно-техническом комитете Наркомата ВМФ, и старший брат Леонид, курсант Училища ПВО ВМФ, были против моего поступления. Мать же сказала, что если меня не пускать, то я потом буду говорить, что мне испортили жизнь.

В июле я сдал экзамены и поступил в училище. Экзамены были довольно трудные и конкурс большой. Без экзаменов принимали только окончивших школу юнг.

Общая обстановка и существовавшие порядки 

Училище выглядело неважно. Это было ещё не полностью восстановленное здание. Размещались мы так: – рота занимала один этаж в дальнем крыле здания, жилое помещение было в коридоре, из которого были четыре двери в классы.

Здание Ленинградского военно-морского подготовительного училища и территория Приютского переулка в период формирования училища – лето 1944 года

Окна были застеклены только в классах, в ротном помещении были забиты фанерой, кроме верхнего ряда. Умывальник не был ещё отремонтирован, и на роту приходилось всего два крана в гальюне, поэтому, учитывая жёсткий распорядок дня, умывались мы не каждый день.

Я подробно остановился на описании жилья, так как выпускники 1953 года поступившие в ЛВМПУ в 1946 году этого уже не застали.

Среди курсантов, как нас тогда называли, было большинство таких же «салаг», как я, но был и значительный процент бывших юнг, некоторые из которых успели повоевать. Так, например, в нашем, втором взводе 10-й роты учился Валентин Пикуль, который поступил в училище с эскадренного миноносца «Грозный». В период между сдачей вступительных экзаменов до начала занятий, он выполнял обязанности помощника старшины роты.

Ленинград, 1945 год.

Бывалым моряком был Валентин Пикуль, когда поступил в ЛВМПУ

В училище не хватало мебели, и нашу роту послали на мебельную фабрику имени Воскова. Нас распределили по станкам, и мы месяц делали детали для стульев. Правда, к станкам, работа на которых была опасной, например, ленточных пилах, нам работать не разрешали. Так мы зарабатывали стулья для своего училища. На работу роту водил Пикуль. Иногда он смывался в город и старшим оставлял меня. Отец Пикуля был морским офицером и погиб, а мать работала в учебном отделе нашего училища.

Матросы и юнги, поступившие в ЛВМПУ, были хорошими ребятами. Часть из них имели боевой опыт, так, например, в 9-й роте был один курсант, награжденный орденом «Красного Знамени», медалью Ушакова и ещё другими медалями, что для матроса было редким случаем.

Несмотря на это, к нам, школьникам, они относились как к равным. Правда, и здесь бывали исключения. В нашу роту попал матрос с гвардейского эсминца «Гремящий», на котором он служил баталером. Учиться он не хотел. К нам относился свысока. Отличался большим аппетитом и в столовой всегда захватывал поварёшку и разливал первое так, что у него оставалась гуща, а остальным вода. Форму свою он содержал в идеальном состоянии. Вернувшись из увольнения или самоволки, он начинал готовить форму к следующему выходу в город.

Времена были голодные, поэтому в субботу и воскресенье хлеб и булку, оставшиеся на ужине и вечернем чае, за счёт уволенных, ребята приносили в класс, чтобы потом съесть. Наш «гвардеец», вернувшись из города, гладил в классе форму и, обыскав шкаф и столы, съедал найденные пайки. Однажды ребята его проучили. Из горбушки сделали коробочку, в которую поместили содержимое банки гуталина и положили приманку в шкаф.

Когда вечером «гвардеец» вернулся из города, весь класс собрался у дверей, ожидая результата эксперимента. Из-за дверей раздавалось пение. Затем оглушительный мат, из дверей выскочил наш «гвардеец». Он был без штанов, и лицо у него было в гуталине. Поскольку он был здоровый парень, значительно старше нас, мы бросились врассыпную.

Конечно, он был исключением. В основном юнги старательно учились, но поскольку некоторые из них не имели семи классов, учёба давалась им тяжело.

В начале учебного года меня перевели в четвёртый взвод, а Пикуль стал помощником командира взвода во втором взводе. В период учёбы, Валентин начал писать какую-то книгу. Ребята это не принимали в серьёз и подшучивали над ним. Как выяснилось позже, они глубоко ошибались. В конце учебного года Пикуль списался из училища на гражданку. Я с ним больше не встречался.

ЛВМПУ было организовано на базе Московской и Ленинградской военно-морских спецшкол, ранее подчинённых Наркомату просвещения, и переданных в 1944 году НК ВМФ. В спецшколах была, используя современную терминологию, дедовщина. Младшие курсы всячески притеснялись старшими: – могли в клубе согнать тебя с занятого тобой места. Отобрать новые ботинки, а тебе вместо них дать старые.

Поскольку, как я уже говорил ранее, в наборе 1945года было довольно много юнг, они не смирились с такими порядками. Сумев сплотить остальной коллектив, они организовали отпор третьему курсу, в основном состоявшему из бывших спецов. Состоялась драка между третьим и первым курсом. После неё старшие курсы перестали притеснять младших. Эта традиция сохранилась и в 1-м Балтийском ВВМУ.

 Старшина Баландин

Командиром роты у нас был лейтенант Тимаев, а старшиной роты старшина 1 статьи Баландин. Он был очень строгий старшина. Я бы сказал, даже с элементами садизма. За малейшую провинность приходилось после отбоя делать мокрую приборку лестницы с пятого по первый этаж или другие работы. После выполнения работы надо было его разбудить, и он проверял качество выполненной работы. Если качество Баландина не удовлетворяло, работу следовало переделать.

В дальнейшей службе я любые трудности и неприятности сравнивал с Пашкой Баландиным, и приходил к выводу, что всё не так уж и плохо.

Чтобы проиллюстрировать жизнь курсантов подготовительного училища в 1945 году, приведу такой пример.

Котельная училища работала на дровах и угле. Для училища на Балтийскую товарную станцию пришёл состав с дровами, а грузовая машина была одна. Задача доставки дров была решена следующим образом. После завтрака, обеда и ужина всё училище поротно строем шло на Балтийскую товарную, где каждый курсант брал по полену, и шли в училище. За несколько дней дрова мы перенесли.

Ленинград, ЛВМПУ, лето 1945 года.

Курсанты переносят дрова с Балтийской товарной станции.

На втором плане видна деревянная будка КПП,

на стене которой вывешивали объявления

о результатах приёмных экзаменов

Ленинград, 1946 год.

Контрольно-пропускной пункт (КПП) ЛВМПУ.

(вид с внешней стороны)

Кормили нас по тем временам сносно, однако, когда с проверкой приехал генерал-майор Татаринов и спросил начальника училища:

– Где вилки? А вдруг подадут котлеты?

Из-за стола раздался вопрос, какого-то курсанта:

– Товарищ генерал, а что такое котлеты?

Вообще жизнь была нелёгкая, и некоторые товарищи её не выдерживали и отчислялись из училища на гражданку. Я, хоть и поступал из вполне обеспеченной семьи, остался в училище из самолюбия и желания стать настоящим морским офицером.

Седьмого ноября 1945 года мы участвовали в параде на Дворцовой площади.

ЧП на главном трапе

15 ноября моя жизнь резко изменилась. Возвращаясь с физзарядки, наша 10-я рота на площадке четвёртого этажа столкнулась с 8-й ротой второго курса. Наша рота уже почти прошла, оставался только 4-й взвод, в котором я был командиром отделения, и несколько человек из 3-го взвода.

Молодой старшина 2-й статьи помощник старшины 8-й роты строй распустил, не учтя того, что остатки 3-го взвода и наш 4-й взвод перегородили 8-й роте дорогу в ротное помещение.

На площадке началась давка. Второкурсники посчитали для себя унизительным пропустить первый курс и придавили нас к перилам, которые не выдержали нагрузки и переломились. В результате курсанты нашей роты Георгиевский, Алексеев и я, а также Фролов из 8-й роты упали в пролёт лестницы на площадку второго этажа. Георгиевский и Фролов погибли.

Давыдов и Миленин упали на площадку третьего этажа, а Боровиков из 8-й роты повис вниз головой на ноге, застрявшей между обломками перил. Всех, оставшихся в живых, отправили в Первый госпиталь ВМФ, находившийся у Калинкина моста (надеюсь, что госпиталь ещё не закрыли).

Я получил компрессионный перелом двух позвонков, Алексеев – травму черепа, Давыдов раздробил коленную чашечку, Миленин – перелом руки, а Боровиков – перелом голени. Кроме нас, в госпиталь привезли ещё одного курсанта из 7-й роты, который в столкновении не участвовал, а просто проходил по площадке второго этажа и от увиденного упал в обморок. Поскольку он лежал без сознания, его, не разобравшись, тоже отвезли в госпиталь, но на другой день выписали.

Это событие и сейчас отчётливо помню, так как сознание не терял. В начале был шум, как в любой свалке. Затем треск ломающихся перил и полная тишина. Вижу падающих людей и сам лечу. Всё это происходит очень медленно, как на медленно прокручиваемой плёнке. Кажется, что это снится, что такого не бывает. Вижу перила третьего этажа и думаю: – «Сон это или не сон, но нужно за них схватится». Вытянул руки. Однако попытка не удалась. Руки оказались коротковатыми, и я только тремя пальцами правой руки задел перила. Пальцы как обожгло, но это меня спасло, так как до этого я летел головой вниз, а после касания меня развернуло, в результате чего я упал боком.

Когда я почувствовал боль в пальцах, понял, что это не сон, и мне, как говорится, «хана». Закрыл глаза, подумав, что смотреть на это не интересно, и услышал три глухих удара, как от падения мешков с песком. После удара об пол я открыл глаза. Перед собой увидел, лежащего ко мне спиной, курсанта. Вокруг головы его была большая лужа крови. Как я потом узнал, это был мой друг Саша Георгиевский. Интересно, что в тот день он очень не хотел идти на зарядку и уговаривал меня не ходить. Он тоже был командиром отделения, поэтому я ему сказал, что обоим «саковать» неудобно. Он остался в роте, но потом передумал и догнал нас уже во дворе.

Я лежал на полу. Очень сильно болела спина, и все мои силы были направлены на то, чтобы молчать. Ко мне подошёл какой-то курсант и спросил:

– Какая боль, острая или тупая?

Я ему ответил, что тупая. Он сказал, что это означает – внутренности целые. Эта информация меня обрадовала. Попробовал дёрнуть ногами. Получилось, и это меня очень обрадовало (значит, спинной мозг цел). Ко мне подошёл, какой-то лейтенант и спросил:

– Как себя чувствуешь?

Вопрос показался мне странным, и я совершенно спокойным голосом ответил «хреново». Он предложил мне попробовать встать. Я спокойно «послал его». В дальнейшем я узнал, что ребята думали, не свихнулся ли я? Но я был полностью нормальным, только очень болела спина, и было не до субординации. Первый раз я заорал, когда меня в госпитале положили на кровать без деревянного щита. Быстро принесли щит и меня положили на него. На нём пришлось пролежать четыре с половиной месяца. Один год учёбы был потерян.

В госпитале я первый раз в жизни выпил водки. Начал с 300 грамм. Чувствовал себя нормально, но никакого удовольствия не получил. Несмотря на утверждения медиков, что, если рано начинаешь пить, то станешь алкоголиком, я со второго курса высшего училища практически вообще не пью. Даже в компаниях. Друзья к этому привыкли и не обращают внимания.

Все, кто бывал в главном корпусе училища, видел металлические колонны и сетки, установленные между этажами. Это последствие рассказанной истории.

Площадка четвёртого этажа главного трапа, современный вид.

«…утром рано здесь столкнулись два барана…»

После этого происшествия Нарком ВМФ Адмирал Флота СССР Кузнецов приказал всем пострадавшим в этом происшествии дать возможность окончить военно-морские училища. Как в дальнейшем получилось, этот шанс использовал только я и Димка Боровиков, окончивший гидрофак в училище имени М.В. Фрунзе. 

Наши командиры

Учёбу пришлось заново начинать на первом курсе в 1946 году.

Я попал в роту, которой командовал капитан Попов Семён Павлович. Это был очень строгий командир, за что мы на первом курсе его не любили. В то же время он был очень справедливым и честным. Это проявлялось во всех его поступках. Помню, как на первом курсе дежурный по роте в воскресенье, когда много курсантов было в увольнении с ночёвкой, и, следовательно, отсутствовали на утреннем чае, принёс ему две порции утреннего чая. Попов эти порции не взял и сказал, что ему положен паёк по второй норме, в который сливочное масло не входило, что чужие пайки он не ест, и велел дежурному отдать эти порции курсантам. Сегодня этот эпизод многим покажется мелочью, но в то время для нас, курсантов, это был поступок.

Командир роты

капитан Попов Семён Павлович 

Некоторые командиры рот вечером в субботу давали в столовую сведения о количестве уволенных, и их порции делил с работниками столовой. Попов этого никогда не делал, хотя у него было трое маленьких детей и они, а так же его жена, получали иждивенческие карточки, по которым выдавалось 350 грамм чёрного хлеба, а сливочное масло не полагалось. В нашей роте все «лишние» порции раздавались курсантам. По две порции – наряду дежурной службы, а остальные делились между оставшимися без увольнения. Утренний чай считался лакомством.

Ещё приведу один случай, характеризующий Попова. При окончании подготовительного училища мы знали, что он в 1-м Балтийском ВВМУ командиром у нас уже не будет, и решили сделать ему памятный подарок. Собрали деньги и купили часы «Победа» в золочёном корпусе. Отгравировали надпись, и после обеда вся рота собралась в одном классе. Пригласили Семёна Павловича. Комсорг роты произнёс речь и хотел вручить подарок. У Попова на глазах выступили слёзы, но часы принять он отказался, сказав, что по уставу начальник не имеет права получать подарки от подчинённых. В дальнейшей моей службе таких случаев не было, и я считал Семёна Павловича примером для подражания.

Часы мы всё же ему вручили. Юра Фёдоров (уже тогда известный, как отличный мастер по изготовлению моделей кораблей) был нами послан к начальнику ВМУЗ адмиралу Владимирскому, и тот подписал приказ, разрешающий принять подарок.

Командиром курса у нас был капитан-лейтенант Иван Сергеевич Щёголев. Его курсанты любили и уважали. Он относился к нам по-отечески и многое нам прощал. Надо отметить, что он был смелым человеком и хорошим психологом. Помню, однажды перед выборами в Верховный Совет он отпустил всех (кроме суточного наряда) в увольнение с ночёвкой, сказав нам: – «Надеюсь, что курс меня не подведёт». На такой поступок в то время могли пойти не многие. Никто не опоздал. Наш курс стоял на избирательном участке в шесть часов утра.

Командир курса

капитан-лейтенант

Щёголев Иван Сергеевич

Когда я уже учился в Училище связи ВМФ, в аналогичных условиях не увольняли вообще.

В 1945 году начальником училища был капитан 1-го ранга Авраамов Николай Юрьевич, основатель ЛВМПУ, окончивший Морской корпус до революции. Это был человек большой культуры и грамотный моряк.

Начальник училища (1944-1946 годы)

капитан 1-го ранга Авраамов Николай Юрьевич 

В 1946 году его сменил контр-адмирал Кузнецов Константин Матвеевич. Он на этой должности ничем не прославился.

В 1947 году начальником училища стал капитан 1-го ранга Никитин Борис Викторович. При нём училище значительно преобразилось. Закончили ремонт здания. Улучшилось питание и порядок в училище.

Начальник училища (1947-1953 годы)

контр-адмирал Никитин Борис Викторович 

В нашем классе в 1946 году было три человека окончивших школу юнг: – Малышев, Гудович и Балашов. Все они из-за слабой подготовки (не имели 7 классов) в дальнейшем были отчислены по неуспеваемости. Со всеми тремя мне пришлось в разные периоды встретиться. Малышева я встретил в Феодосии в 1957 году, где он служил в милиции в звании старший лейтенант. Гудовича встретил в 1967 году в Ленинграде. Он стал артистом эстрады. Гришу Балашова – в 1968 году в Севастополе. Он после отчисления из ЛВМПУ окончил вечернюю школу. Поступил в Военно-морское интендантское училище. На момент нашей встречи он был подполковником и служил в тылу черноморского флота. В дальнейшем при моих командировках в Севастополь мы неоднократно встречались.

Особенности обучения в Подготии 

В ЛВМПУ давали очень хорошие знания. Это объясняется тем, что был подобран сильный преподавательский состав и обязательная самоподготовка, а также тем, что с двойками в увольнение не пускали. Преподаватели шли в училище с удовольствием, так как здесь они бесплатно получали форму и не отвечали за воспитательную работу и дисциплину.

Особенно мне запомнились преподаватели: – физик Сафонов и литератор Меттер. В течение года получить у Сафонова тройку для многих было не простым делом. Он требовал от нас глубокого понимания физики. Не любил «зубрил» и пустых слов при ответах. В таких случаях он говорил:

– В многословии нет спасения. Садитесь два.

Иосиф Моисеевич Меттер, был большим знатоком русской литературы. Он привил нам хороший литературный вкус. Сам отлично читал стихи. Рассказывая о декадентах, он не ругал их, как это было написано в учебнике, а просто прочитал нам много их стихов. В результате среди нас поклонников этого направления не получилось. Он любил Маяковского и привил эту любовь нам.

Преподаватель литературы

Иосиф Моисеевич Меттер

Я и мой друг, сосед по столу Валя Фельдман, читали много, но литературу как предмет не любили. Однажды мой отец, который был «большим книжником», случайно у одних знакомых познакомился с Меттером. На почве общих интересов они быстро нашли общий язык, и Меттер ему сказал:

– Жаль, что ваш сын не интересуется литературой.

Отец не стал его переубеждать. Во время экзаменов на аттестат зрелости Меттер меня и Валю Фельдмана предложил поставить в середину списка, так как считал, что в середине легче сдавать, и чтобы мы не портили показатели. Когда мы уже взяли билеты и готовились к ответу, в класс вошёл адмирал Никитин, а так же присутствовал представитель городского отдела народного образования. Мы с Фельдманом получили пятёрки. После этого экзамена Меттер сказал знакомой нашей семьи, что «меня он проглядел».

Очень хорошую подготовку я получил по английскому языку. В дальнейшем во время учёбы в высшем училище и Военно-Морской академии, я, не прилагая особых усилий, английский сдавал на четыре и пять. При поступлении в академию вступительный экзамен по английскому сдал без подготовки, как говорится, на старом багаже.

Ещё одной особенностью обучения в Подготии было то, что исправить двойку можно было только на консультациях, которые преподаватели проводили раз в неделю в вечернее время в период самоподготовки.

Однажды я, из-за невыученного урока по истории, просидел без увольнения полтора месяца. Я приходил на консультации, но преподаватель говорил, что ему некогда и отправлял меня в класс. Когда через полтора месяца, он согласился принять пересдачу, задал простенький вопрос и поставил четвёрку за четверть, сказав:

– Я уверен, что материал вы знаете. 

Практика на «Серой лошади»

Каждое лето у нас была практика. После первого курса – в лагере на форту «Серая лошадь». Форт был на консервации, и мы жили в казарме батареи. Утром была физзарядка, а потом мы бежали на берег залива умываться. В лагерный период мы занимались общевойсковой подготовкой и шлюпочным делом.

ЛВМПУ, 1947 год.

На летней практике я физически окреп

Жизнь в лагере проходила не без происшествий. Кроме обычных дежурств, мы ходили в патруль, обходя территорию лагеря. В патруль назначали по два курсанта с учебными винтовками. Однажды в патруль я был назначен с Юрой Фёдоровым. Обходя лагерь, мы увидели на конце мыса, какой-то предмет и решили посмотреть, что это такое.

Подойдя ближе, мы увидели, что это немецкая якорная мина. «Рога» у неё были поломаны, кроме одного, на котором сохранился защитный колпак. По какой-то причине мина не взорвалась.

Мы со свойственными молодёжи любопытством и глупостью, решили осмотреть мину более детально. Сняли защитный колпак. Увидели свинцовый «рог». Попробовали его вывернуть. Получилось. Вытащили его из корпуса. От «рога» внутрь корпуса шли два провода белый и красный. Мы с Юрой решили их отрезать. Сначала решили резать красный, а потом белый. Отрезали. Ничего не произошло.

Так как остальные части мины сильно заржавели, больше ничего отвинтить было невозможно, и мы решили разобрать «рог». Разрезали свинцовый колпак. Под ним оказался чехол из чёрной резины с шестью рёбрами. Чехол разрезали и вынули стеклянную ампулу с жидкостью розового цвета и большим кристаллом внутри. Провода шли от угольных и цинковых колец.

Когда мы вернулись с маршрута, у нас всё же хватило ума доложить о мине Щёголеву. Он вместе с нами побежал к мине. На месте он спросил нас, трогали ли мы что-нибудь. Мы, естественно, ответили, что ничего не трогали. 

Морская практика 

Летом 1948 года на втором курсе проходили практику на шхуне «Учёба» в Финском заливе. О ней лучше всего рассказывают фотографии.

Финский залив, шхуна «Учёба», лето 1948 года.

Тренировка по флажному семафору

На шхуне «Учёба» в свободное время.

Слева направо: Володя Куликов, Валя Фельдман, Боря Козлов (Б.И.) и Кадыр Гильмутдинов

 На шхуне «Учёба»

Саша Раллев                                                                                                   Гриша Балашов

Июль 1948 года.

На шхуне «Учёба» мы пришли в Выборг.

Построение перед экскурсией в Выборгскую крепость 

Любимцы курсантов Ванта и Кранец

Володя Евграфов и Виктор Дзюба кормят Кранца рыбкой

Юра Фёдоров на шхуне «Учёба»

Чистка картошки

Шхуна «Учёба, лето 1948 год

Руководитель практики проводит занятия

Будни жизни ЛВМПУ в фотографиях

Во дворе училища в минуты отдыха. Слева направо: Леопольд Серов, Миша Лезгинцев, Виктор Терентьев, Аркаша Копейкин, Юра Олехнович, Гена Бедяев, Женя Чернов, Владим Силин, Володя Куликов, Вилорий Гуляко

На перемене во время самоподготовки.

Слава Коротков, Вова Куликов, Юра Олехнович,

Юра Филин, Феликс Роговский и Козлов Б.И.

Счастливые подготы: Женя Юдин, Толя Кюбар и Володя Гарин 

Саше Савинскому доверено разливать щи

Дневальный Валя Фельдман

Андрей Попов у доски

        Саша Раллев                           Валя Фельдман

Женя Юдин и Игорь Лезгинцев

Во дворе училища:

Ефим Туник, Кадыр Гильмутдинов, Валя Фельдман, Вова Куликов, Владим Силин, Слава Коротков

Подготовительное училище преобразовано в высшее 

В 1948 году на базе ЛВМПУ было образовано Первое Балтийское высшее военно-морское училище.

В него на первый курс почти полностью был зачислен выпуск Подготии 1948 года, а курсанты младших курсов зачислены на подготовительный курс при высшем училище.

В жизни подготов особых изменений практически не произошло.

Построение всего личного состава по случаю создания Первого Балтийского высшего военно-морского училища и вручения ему знамени. 1948 год

Вручение знамени училищу. 1948 год.

Знамя торжественно проносят перед строем личного состава.

Впереди знаменосцев идёт начальник училища капитан 1-го ранга Никитин Б.В.

ЛВМПУ, 213 класс, февраль 1948 года.

Первый ряд: Саша Раллев, Феликс Роговский,

Валя Фельдман, помощник командира роты,

Володя Журба, Боря Жих, Кадыр Гильмутдинов.

Второй ряд: Вилорий Гуляко, Фима Туник,

Юра Олехнович, Никита Маталаев, Володя Куликов,

Слава Коротков, Толя Кюбар, Козлов Б.П.

Дежурный по роте курсант третьего подготовительного курса 1-го Балтийского ВВМУ

Женя Чернов, 1949 год

В 1949 году мы сдали экзамены на аттестат зрелости. На экзаменах присутствовали проверяющие из городского отдела народного образования. Так как в училище каждый год было много медалистов, проверяющие придирались ко всему, но результаты экзаменов были высокими. В нашем классе по математике из 25 человек 14 получили пятёрки, трое – тройки, а остальные четвёрки. По другим предметам показатели тоже были хорошие.

Актовый зал училища, июнь 1949 года.

Наша рота пишет сочинение на аттестат зрелости.

313 класс третьего подготовительного курса 1-го БВВМУ.

Первый ряд: Женя Сотников, Слава Кулешов, Игорь Лезгинцев, Толя Кюбар, Кадыр Гильмутдинов.

Второй ряд: Саша Троицкий, Женя Чернов, Володя Гарин, Женя Юдин, Феликс Роговский, Володя Куликов.

Третий ряд: мичман-баталер, Козлов Б.И., Валя Свибильский, Дима Силин, Марк Марков, Валя Фельдман, Слава Коротков, Юра Олехнович, Костя Курочкин, Ефим Туник

Четвёртый ряд: Гена Кудинов, Гена Козлов, Саша Пендюрин, Володя Фёдоров, Костя Макаров, Юра Филин, Саша Раллев

Приняли присягу и – в шлюпочный поход

30 июня 1949 года нам вручили аттестаты зрелости. Переодели в новую форму курсантов высшего училища, и мы приняли присягу. Первого июля был подписан приказ о зачислении нас курсантами 1-го Балтийского ВВМУ.

Получилось так, что мы приняли присягу за день до начала военной службы.

Курсанты нашего класса с преподавателями после вручения аттестатов зрелости

Приняли присягу 30 июня 1949 года

После зачисления на первый курс 1-го Балтийского ВВМУ у нас был шлюпочный поход на Ладогу. До Шлиссельбурга нас тащил буксир, затем мы шли до Осиновца под парусами и на вёслах.

 Идём по Неве на Ладогу в шлюпочный поход.

Июль 1949 года

Поход прошёл интересно и весело.

У стен крепости Шлиссельбург (Орешек) слушаем рассказы воевавших здесь офицеров

Ладожское озеро, лето 1949 года.

Идём на буксире. Ветер утих, паруса опустили,

Слева направо. Первый ряд: Женя Юдин, Володя Фёдоров, Вова Пожлаков, Гена Дзержинский.

Второй ряд: ?, Гена Козлов, Миша Лезгинцев

Идём по Ладоге на вёслах, так как ветра нет.

Грести на баркасе трудно, поскольку вёсла очень тяжёлые

Обратный путь шли до Ленинграда также под парусами и на вёслах. В походе участвовали: – обеспечивающий буксир, два шестьнадцативесельных баркаса и два двенадцативесельных катера.

На привале обсыхаем у костра после дождя.

Слева направо: Валя Свибильский, Гена Кудинов, Кадыр Гильмутдинов, Саша Троицкий, Юра Олехнович, Женя Юдин,

Костя Курочкин, Толя Кюбар, Марк Марков, Саша Раллев, Владим Силин

Первое Балтийское высшее военно-морское училище 

Командиром нашей роты был назначен капитан 3-го ранга Казаков. Человек он был неплохой. Судя по наградам, был заслуженным боевым офицером, но, очевидно, в результате контузии у него была очень плохая память. Некоторые курсанты этим пользовались. Так, например, два наших курсанта (не буду называть их фамилии) в будний день, одевшись в форму первого срока, приходили к нему в кабинет и просили увольнение в город. Казаков говорил, что сегодня не день увольнения, на что они отвечали, что он обещал их уволить. В результате получали увольнительные. Командовал он нами недолго.

Следующим командиром роты был капитан-лейтенант Костин. С ним мы были на параде в Москве и на практике в Севастополе.

На первом курсе мы изучали общеобразовательные предметы в объёме программы обычного ВУЗа, а также специальные предметы: навигацию, мореходную астрономию, торпеды, артиллерию и другие.

Преподавательский состав был очень сильный. Особенно мне нравились лекции по навигации, которые читал капитан первого ранга Новицкий. Он читал их виртуозно. Последняя фраза всегда совпадала со звонком на первом часу лекции, и за пятнадцать минут до конца второй. Вообще изучать специальные предметы было интересно, но не всегда легко.

Подарок Сталину 

21 декабря 1949 года Иосифу Виссарионовичу Сталину исполнялось семьдесят лет. По всей стране к юбилею готовили подарки. От военно-морских учебных заведений было решено подарить модель корабля. Модель поручили изготовить Юре Фёдорову, уже тогда известному моделисту.

Его модель шхуны «Учёба» была экспонатом в Военно-Морском музее. Юра решил сделать модель парусника «Седов», бывший в то время учебным кораблём ВМФ.

Модели Фёдорова всегда были точной копией кораблей. Поэтому нужны были чертежи и фотографии отдельных деталей корабля. Для получения этих материалов Юра был командирован на барк «Седов», стоявший в то время на якоре у Кронштадтского морского завода. В помощь ему был послан я в качестве фотографа. Фотоаппарат лежал у меня в чемоданчике. На проходной завода проверять содержимое его не стали, и мы спокойно на катере отправились на «Седов».

Юра Фёдоров на палубе парусника «Седов», 1949 год

Мы посмотрели корабль, и я сделал необходимые снимки. Мимо проходил большой охотник проекта 122-бис, проводивший испытания под государственным флагом, то есть ещё не переданный флоту. Смотрелся он очень красиво и я, не удержавшись, его сфотографировал, что делать в то время не разрешалось.

Это я на паруснике «Седов»

На обратном пути на проходной потребовали показать содержимое чемоданчика и, обнаружив фотоаппарат, отвели нас в особый отдел. Это была комната в одноэтажном доме. За столом сидел небритый и, очевидно, не выспавшийся лейтенант. Проверив наши служебные книжки, командировочное предписание, где было написано, что мы выполняем приказание Главкома ВМС, он спросил, что у нас снято на плёнке? Я ему ответил, что отдельные детали «Седова». Лейтенант сказал, что сейчас проявит плёнку и посмотрит. Мы ему уверенным тоном сказали: – проверяйте.

До отплытия парохода в Ленинград оставалось меньше часа. Помурыжив ещё немного, нас отпустили, и мы бегом направились к пристани. На пароход успели.

Модель Юра сделал из слоновой кости и белой пластмассы. В 1950 году она была представлена на выставке подарков Сталину в здании Музея революции в Москве.

Модель парусника «Седов», изготовленная Юрой Фёдоровым в 1949 году 

Парад на Красной площади

В мае 1950 года наше училище в составе первого и второго курсов участвовало в параде на Красной площади в Москве. Готовились сначала в Ленинграде, а потом месяц в Москве. Жили мы в казармах московского полуэкипажа. Первый курс был размещён в клубе на трёхэтажных койках. Каждый день нас отпускали в увольнение. Давали большое количество билетов в театры. Кормили очень хорошо.

Распорядок дня был следующий. Утром после завтрака строевые занятия на площади у Речного вокзала до обеда. После обеда отдых. После отдыха строевые занятия до ужина. После ужина увольнение в город.

На парадах в Ленинграде мы участвовали неоднократно. Ходили хорошо и даже получали за это благодарности. Но в Москве помощник военного коменданта по морским частям полковник Карпетский решил научить нас ходить по-новому.

Новшество заключалось в том, чтобы нога поднималась на 40 сантиметров от земли. Надо признать, что из этой затеи ничего хорошего не получилось. Примерно через неделю во время наших занятий приехал адмирал Головко. Оценив наши успехи в постижении освоения маршировки по методу Карпецкого, он сказал, что мы ходим «похабно» и запретил увольнения и культпоходы. При этом он допустил большую ошибку, распустив перед этим строй. Когда люди в строю, они военнослужащие, а в данном случае мы превратились в толпу. Из толпы послышались возгласы: «О-кей!», «Пошли ребята. Я думал, он скажет что-нибудь умное!». Толпа начала расходится. Адмирал, очевидно, понял свою ошибку и сказал, что через неделю проверит, как мы ходим.

Настроение у всех было поганое. В данной ситуации очень правильно повёл себя Иван Сергеевич Щёголев. У него на этот вечер был билет в Большой театр, но он вместо театра пришёл в клуб, где мы жили, и весь вечер обсуждал с нами, как хорошо пройти на параде. В результате было принято решение плюнуть на методику Карпецкого и идти, как мы ходили в Ленинграде.

Головко больше к нам не приезжал, а прислал какого-то контр-адмирала, который, посмотрев, как мы ходим, разрешил увольнения и культпоходы, хотя прошли мы неважно. Но матросы ходили значительно хуже нас.

На генеральной репетиции полк прошёл не на пять, но главком адмирал Юмашев остался доволен, сказав, что от моряков лучшего не ожидал. В параде участвовал полк в составе батальона моряков с гвардейских кораблей и батальона курсантов 1-го Балтийского ВВМУ. Курсантский батальон ходил хорошо. В последний период тренировок, утром после прохождения первого круга, лучший батальон на машинах отправлялся в казарму, а после обеда – в увольнение.

Батальон курсантов 1-го Балтийского ВВМУ на параде 1 мая 1950 года в Москве 

На параде мы прошли хорошо, и даже получили благодарность.

Полк ВМФ на параде в Москве 1 мая 1950 года

Практика на Чёрном море 

По окончании первого курса мы отправились на практику в Севастополь. Наш эшелон состоял из товарных вагонов. В каждом вагоне примерно по 70 человек. Из Ленинграда до Севастополя добирались семь дней.

В Севастополе нашу роту направили на гвардейский крейсер «Красный Крым». Там мы встретили некоторых знакомых по московскому параду. С командой у нас вскоре установились очень хорошие отношения. По морской подготовке мы сильно отличались от курсантов первого курса Каспийского училища, также проходивших практику на крейсере.

Гвардейский крейсер «Красный Крым» на ходу

Дней двадцать крейсер стоял на Бельбекском рейде. Вернее, уходил на стрельбы к мысу Чауда и другие места, но возвращался обратно. Недели две мы простояли в Северной бухте Севастополя. Ходили в увольнение на берег, но поскольку город был ещё сильно разрушен, особого желания не было.

Севастополь, июль 1950 года.

Мы на гвардейском крейсере «Красный Крым» с помощником командира крейсера Сербуловым 

Штурманскую практику проходили на учебном корабле «Волга». Надо признать, что нагрузка там была приличная. 

Кардинальное решение 

По окончании практики у меня состоялся разговор со Щёголевым. Он спросил меня, хотел ли бы я после окончания училища стать помощником командира роты в училище. Я ему ответил, что нет. Тогда он сказал:

– Тебя после травмы, признают не годным к службе в плавсоставе, и лучше тебе переводиться в инженерное училище.

Спина у меня болела часто и сильно, поэтому я послушал его совет и подал рапорт, с просьбой о переводе. Мне было разрешено перейти в любое инженерное училище ВМФ. Я сначала хотел пойти в училище оружия, но там требовалось досдавать несколько предметов.

В 1950 году в училище связи ВМФ был первый набор на инженерный радиотехнический факультет. Мой старший брат, служивший в это время дивизионным специалистом РТС в бригаде торпедных катеров, посоветовал идти в училище связи, сказав, что я потеряю год, зато выйду нормальным специалистом. Таким образом, я резко изменил свой профиль.

За всю свою жизнь я ни разу не пожалел о том, что поступил в ЛВМПУ. Хотя я был большим лентяем, училище дало мне хорошие знания, приучило к дисциплине и дало хороших друзей.

ЛВМПУ воспитало много талантливых и порядочных людей. Некоторые из них стали крупными военачальниками, как, например, Костя Макаров или Женя Чернов, другие – хорошими командирами кораблей, хорошими специалистами, учёными, писателями и артистами. При этом они не зазнались и остались хорошими друзьями, как и в юности. 

Училище связи и Высшее военно-морское инженерное радиотехническое училище 

В октябре 1950 года со второго курса 1-го Балтийского ВВМУ я перевёлся на первый курс инженерного факультета (радиотехнического) Училища Связи ВМФ. Когда я прибыл в училище, прошёл первый месяц семестра, и мне пришлось догонять остальных по предметам, которые мы в 1-м БВВМУ не изучали. Правда, по другим предметам у меня был задел.

Коллектив в классе был хороший, и приняли меня отлично. В нашем классе, за исключением одного подгота выпуска 1950 года, все ребята были с гражданки после школы и техникумов. В роте с флота было всего два человека. Конечно, такого дружного коллектива как в 1-м БВВМУ не было.

Мне всё время обучения в училищах очень везло с командирами. В подготовительном училище Попов и Щёголев. В училище связи командиром роты у нас был майор Игорь Павлович Филимонов, во время войны служивший в морской пехоте. Человек он был умный, культурный, и обладал большим чувством юмора. На нашем факультете, да, пожалуй, и во всём училище, он был самым лучшим командиром роты.

Преподавательский состав был сильный, за исключением преподавателя физики майора Маликова, который, используя разную литературу в лекциях, не приводил одни и те же величины к одинаковым обозначениям. Приведу цитату из лекции Маликова:

– Под действием ультразвука лягушки выходят из строя или, просто говоря, умирают.

Подобные перлы были у него на многих лекциях. Требования по всем предметам были высокие. Каждый учебный день начинался с тренировки по связи в течении 30 минут. Для меня самым трудным был приём азбуки Морзе на слух. Чтобы принимать морзянку со скоростью более 20 знаков в минуту, нужно знать мотив каждого знака, а я, не обладая музыкальным слухом, пытался считать точки и тире. Естественно, успехи у меня были печальные. Я неплохо знал семафор, и мы с соседом по столу выручали друг друга. Он списывал у меня семафор, а я у него – морзянку.

Радиолюбительством я не занимался, и пока шли только теоретические предметы, специальность мне не нравилась. Полюбил я её на четвёртом курсе, когда мы начали изучать материальную часть радиолокации. По материальной части радиолокации, гидроакустики и инфракрасной техники я никогда ниже четвёрки не опускался.

На первом курсе практика у нас была на учебном корабле «Неман», на втором – на заводе № 206 (в настоящее время «Водтрансприбор»), на третьем курсе практика была на заводе в городе Серпухов. Бездельничать, когда люди кругом работают, я считал неудобным и просил дать мне какую-нибудь работу. Так я научился работать на токарном станке, на уровне 3-го разряда, а также выполнять радиомонтажные работы на уровне 5-го разряда, что мне очень пригодилось в дальнейшей службе. На четвёртом курсе практика была в радиотехнических мастерских Балтийского флота и на эсминцах проекта 30-бис.

В конце 1953 года было образовано Высшее военно-морское инженерное радиотехническое училище, которое разместилось в городе Гатчина. Курсанты на второй (авиационный) факультет и третий (ПВО) были набраны из разных военно-морских училищ после окончания ими второго курса. Они должны были ускоренно, в 1955 году, закончить училище. Осенью 1954 года, после окончания четвёртого курса наш 3-й факультет училища связи переехал в Гатчину и стал первым (корабельным) факультетом ВВМИРТУ. 

Стажировка и защита диплома 

После пятого курса была стажировка. Нам присвоили звания мичманов, и мы отправились по местам назначения.

Стажировку я проходил в дивизии торпедных катеров в Усть-Двинске под Ригой. Тема моего диплома была «Радиолокационная станция для торпедного катера». Там я встретился с Юрой Фёдоровым и Витей Баскиным, которые служили командирами торпедных катеров в той бригаде, где я стажировался.

Так я выглядел во время стажировки.

Рига, лето 1955 года

Усть-Двинск, лето 1955 года.

Второй слева Юра Фёдоров

После жизни в училище, где нам не разрешалось даже увольнение в Ленинград, жизнь на стажировке, с отметкой в служебной книжке «Пользуется правами сверхсрочника», была прекрасной. Хотя работать приходилось много, так как мы попали в период спуска торпедных катеров на воду после зимовки. Надо было проконтролировать установку и монтаж РЛС «Зарница» и аппаратуры опознавания «Факел-М» на всех катерах бригады и помочь в устранении неисправностей.

Задача усложнялась тем, что флагманский специалист бригады замещал флагманского специалиста дивизии, и мне приходилось все работы выполнять самому. Спасало то, что техника была простой. В дивизии нас стажировалось двое. После ужина мы обычно уезжали в Ригу. Время возвращения было ограничено утренним чаем.

Защита дипломного проекта прошла нормально. На нашем факультете все защитились. На втором и третьем факультетах «завалилось» по два человека.

Служба на 222 полигоне ВМФ

По окончании училища я был признан не годным к службе в плавсоставе и назначен инженером на 222 полигон ВМФ в город Феодосия.

Службу я начал в должности инженера отдела радиолокации. Первое моё задание заключалось в разборке списанной английской РЛС на детали, так как деталями нас снабжали плохо, вернее вообще не снабжали.

Затем меня назначили в группу обработки результатов испытаний. Работа эта мне не нравилась, особенно построение графиков. Вторая группа в отделе занималась подготовкой аппаратуры к испытаниям. Мне хотелось попасть в эту группу, но пока это у меня не получалось, так как заместитель начальника отдела капитан 3-го ранга Пономарёв, в группе которого я работал, не хотел меня отпускать, а руководитель аппаратурной группы капитан 3-го ранга Фалекс мною не очень интересовался.

Помог мне случай. Руководитель аппаратурной группы должен был идти в лабораторию на защитном молу порта для работы с высоким напряжением. По технике безопасности в этом случае должен быть второй человек для подстраховки, а из его группы никого не было.

Начальник отдела инженер-майор Хляп вторым послал меня. Капитан 3-го ранга Фалекс работал, а я болтался без дела. Он, видя, что я изнываю от скуки, спросил, умею ли я паять. Я ответил, что немного умею. Мне было предложено распаять простенькую схему. Это задание я быстро выполнил и получил более сложное задание, которое так же выполнил.

На другой день я заступил на дежурство по части. В конце дежурства ко мне подошёл начальник отдела и сказал, что с завтрашнего дня я буду работать в аппаратурной группе. Работы там было много, но она была очень интересная. Старший инженер, под началом которого я работал, был очень хороший человек и отличный специалист. Работая с ним, я получил, пожалуй, больше знаний, чем в училище.

На полигоне было два вида робот:

– обеспечение испытаний аппаратуры по НИР и ОКР, проводимых промышленными институтами и институтами ВМФ,

– выполнение НИР по плану полигона.

Мой ведущий не очень ладил с начальником отдела, и эти взаимоотношения отражались на отношении ко мне со стороны начальника отдела не в лучшую сторону. Большая часть личного состава отдела работала над темой, по которой начальник писал диссертацию. Но помимо этой работы, требовалось обеспечивать другие испытания. Вот всю эту работу начальник отдела повесил на меня.

Иногда приходилось в один день организовывать и обеспечивать работу двух комиссий. Если большинство наших инженеров задания на выход кораблей согласовывали со штабом базы через плановый отдел полигона, то я сам ходил в отдел испытаний штаба базы.

Там меня считали уже своим человеком. В результате я за год получил шесть благодарностей от командира Керченско-Феодосийской ВМБ, а на офицерском собрании начальник полигона капитан 1-го ранга Кирилловский сказал:

– Я не знаю, чем занимаются во втором отделе. Там, по-моему, работает один Раллев.

Служба у меня проходила нормально. Я был старшим лейтенантом, а должность была капитана 3-го ранга. Место службы было хорошее. Причин для перевода куда бы то ни было не существовало.

Я с женой Лизой, 1957 год

В 1959 году получил однокомнатную квартиру, что после четырёх с половиной лет скитаний по частным квартирам было как чудо.

В зимний период комиссий по испытаниям не было, и все на полигоне занимались (так называемыми) внутренними работами. Для выполнения испытаний по теме диссертации начальника отдела нужно было изготовить два измерительных тракта: – основной и вспомогательный. Основной тракт поручили делать любимцу начальника, а мне вспомогательный. Я выполнил свою часть работы и был командирован в Североморск, как член комиссии по испытанию радиолокационной мишени. Когда вернулся из командировки, ребята сказали, что по основному тракту ничего не сделано. Начальник инженер-подполковник Хляп вызвал меня к себе и сказал, что основной тракт поручается мне, и если я его к началу испытаний закончу, он представит меня на должность старшего инженера, а это уже должность капитана 2 ранга. Я взялся за работу. Её было много, но особых сложностей не предвиделось.

Однажды мы с женой пошли в галерею Айвазовского. Там ко мне подошёл хорошо одетый молодой человек и спросил: – «Ваша фамилия Раллев?». Я ответил утвердительно. Так мы встретились с Сашкой Малышевым.

В Феодосии, после прихода туда бригады подводных лодок, я встречался с Вилей Холмовым, Геной Кудиновым и ещё с одним нашим подготом из третей роты, фамилию которого забыл.

Слева Саша Малышев и Виля Холмовой на Приморском бульваре в Феодосии 

Очередной поворот судьбы 

В апреле 1960 года опять судьба моя сделала очередной поворот. Меня вызвал врио начальника полигона капитан 1-го ранга Кузнецов В.Г. и спросил, почему я не подал рапорт с просьбой о поступлении в академию. Честно говоря, у меня не было желания туда поступать, так как службой я был доволен, и продвижение по службе у меня было обеспечено. Сказать, что не хочу, было неудобно. Все хотят, а не хочу. Наверно, глупый. Я ответил, что я об этом не думал.

Кузнецов сказал, что я из молодых офицеров полигона, окончивших ВВМИРТУ старший по выпуску, служу хорошо, и мне следует поступать, так как на полигон выделено место. Я сказал ему, что не успею подготовится к экзаменам и что мне надо сдавать экзамены в университете марксизма-ленинизма. Кузнецов ответил, что от этих экзаменов меня освободят.

Во время нашего разговора в кабинет начальника вошёл Хляп, и Кузнецов сказал ему, что мня решено направить на учёбу в академию. Мой начальник высказался, что он категорически возражает, так как я имею хорошую подготовку и со своими обязанностями справляюсь. Что если бы у меня была слабая подготовка, то тогда меня стоило бы посылать на учёбу. Кузнецов возмущённо заявил:

– Что, по-вашему, в академию надо посылать одних дураков?

Дело было в том, что до недавнего времени они были на одинаковых должностях и оба претендовали на должность заместителя начальника полигона, но у Кузнецова была академия, и он выиграл. Мне поступать в академию не хотелось, но когда я услышал, что меня не хотят отпускать, я сказал, что согласен. В строевом отделе мне выдали направление на ВВК, и я начал ходить по врачам.

Разгадку этой истории я вскоре узнал. Однажды, идя на обед, я встретил группу офицеров из бригады подводных лодок. Среди них был один невысокий полный товарищ в гражданской одежде. С офицерами я был знаком и поздоровался. Товарищ в гражданском подал мне руку и спросил:

– Что не узнаёшь?

Я ответил, что не узнаю. В ответ услышал:

– Это я, Вовка Гарин.

Он действительно сильно изменился с времён второго курса 1-го Балтийского, когда он был спортсменом с отличной фигурой. Мы разговорились, и он спросил, когда я еду в академию? На этот раз я спросил, откуда он знает про академию, и что я хочу отказаться, так как всё равно не успею подготовиться к экзаменам. Володя сказал:

– Обязательно поезжай. Завалить конкурсные экзамены не позорно и, кроме того, побыть месяц в Питере у матери не помешает. А если ты не поедешь, то подведёшь меня.

Дело оказалось в том, что Володя служил в это время в отделе кадров офицерского состава Черноморского флота и случайно наткнулся на мою фамилию. К моей службе он отношения не имел но, как говорится, взял эти сведения «на карандаш». В 1960 году вышел приказ главкома на радиотехнический факультет академии не принимать офицеров с другими ВУС, а в проекте приказа командующего флотом оказался один человек с артиллерийским ВУС. Ошибку нужно было срочно исправить. Нужно было найти кандидата, и Гарин предложил меня. Таким образом, когда мои начальники вели со мной беседу, я уже приказом командующего был утверждён кандидатом для поступления в академию. Это ещё раз подтвердило значение курсантской дружбы.

Поскольку строевые начальники не читают медицинские документы, а медики – личные дела, моё ограничение по здоровью никто не заметил. На медкомиссии мне врать не пришлось, так как у меня спросили: «Есть ли ранения?», на что я ответил: «Нет». Я их не обманул, поскольку ранений не было, а была травма, о которой никто не спрашивал. 

Поступление в академию 

При поступлении требовалось сдать следующие экзамены:

– высшая математика (аналитическая геометрия и математический анализ),

– теоретическая механика (статика, кинематика и динамика),

– основы радиотехники (линейные цепи, нелинейные цепи, распространение радиоволн и радиоизмерения),

– основы радиолокации,

– английский язык,

– боевые средства флота.

К экзаменам я был, конечно, не готов. Но, как известно, экзамены – это лотерея. Приехал я в Ленинград за три дня до экзаменов, времени на подготовку не было, но я достал билеты по математике за прошлый год и решил готовиться по ним. Предложил этот вариант подготовки и остальным, но мне ответили, что в новой и старой программах не совпадают два вопроса и, следовательно, билеты будут другие. На это я ответил:

– Человек от природы ленив. Преподаватель тоже человек. Поэтому заменят только два билета.

Так и оказалось на практике. Поддержку я не получил и по билетам готовился только сам. Успел подготовить первые пять билетов и на экзамене взял первый билет. По вопросам ответил хорошо, а на задаче немного «заплыл». В результате получил тройку. Из четырнадцати человек трое сдали на тройку, а остальные получили два. Остальные экзамены тоже сдал на трояки, кроме боевых средств флота. Этот экзамен я сдал на пять, так как, служа на полигоне, побывал почти на всех проектах надводных кораблей. Два моих товарища пришедшие один с эсминца 56 проекта, а другой с КВН, хорошо знали только свои корабли и получили четвёрки. В итоге на восемь запланированных мест осталось четыре слушателя, учитывая одного, сдававшего экзамены во Владивостоке. Ещё трёх набрали из сдававших экзамены на факультете оружия и имевших радиотехническую ВУС.

В 1960 году были объединены Военно-Морская Академия имени Ворошилова и Военно-Морская Инженерная Академия имени Крылова. Произошла реорганизация и вместо кафедр радиолокации, гидроакустики и инфракрасной техники была образована одна кафедра, объединившая все три специальности. На ней и пришлось нам учиться. 

Учёба в Военно-Морской Академии 

Насколько было тяжело сдавать вступительные экзамены, настолько легко было учиться в академии. От нас совершенно не требовали зубрёжки, а только понимание и логическое мышление. Исключение составлял иностранный язык, где без зубрёжки не обойтись. На первом курсе у нас один день в неделю отводился на самоподготовку. На втором и третьем курсах ещё один день на учебно-исследовательскую работу.

Слушатель ВМОЛА Раллев А. П.

Преподавательский состав был сильный. Нам всем очень нравился начальник 41 кафедры (боевого использования РТС) доктор военно-морских наук капитан 1 ранга Дмитрий Сергеевич Ралль. Это был потомственный моряк. Его дальний предок, служивший в шведском флоте, попал в плен при Петре Первом и перешёл на службу в русский флот. С тех пор все годные к морской службе мужчины этого рода служили во флоте России и Советского Союза. Сын его служил на надводных кораблях Северного флота, а внук служит на Северном флоте в настоящее время. Лекции у него были живые и очень интересные.

Со слушателями он держался просто, как товарищ. На перерывах его обычно окружали слушатели, и шла непринуждённая беседа. Помню один случай. Во время перерыва между лекциями мы стояли перед дверями в класс и беседовали. В середине стоял Ралль. Проходивший мимо заместитель начальника академии вице-адмирал Курников остановился и спросил у него:

– Что это у вас?

Ралль ему ответил:

– Военно-морская травля, товарищ адмирал. Пятнадцать минут ругаем начальство, а потом о бабах.

Курников немного опешил, и, хмыкнув, пошёл дальше.

Практику мы проходили после первого курса на Черноморском флоте, а после второго на заводе в Саратове.

В период учёбы в академии я часто заходил к Юре Фёдорову, который командовал крейсером «Аврора». В доме № 1 по Мичуринской улице, около Нахимовского училища жила моя мать, так что заходить на «Аврору» было очень удобно. Однажды, когда ожидался приезд в Ленинград Фиделя Кастро я зашёл к Юре. Он в своей каюте делал настенную модель крейсера «Аврора».

Во время визита Фиделя Кастро на крейсер эта модель была ему вручена. Но почему-то в газетах было написано, что модель изготовлена каким-то старшиной первой статьи. В дальнейшем, бывая в отпусках и командировках в Ленинграде, я всегда заходил к Юре на крейсер.

После окончания академии на меня поступил запрос на должность старшего инженера-испытателя 222-го полигона ВМФ, но я посчитал, что проходить всю службу в одной части неинтересно. Была мне также предложена должность главного инженера Морского радио-отряда Балтийского флота, но я не согласился, поскольку я в этой системе не служил, и работа была больше связана со связью, а не с радиолокацией. Я попросился в военпреды, и был назначен на должность военпреда в Военное представительство 1789 МО в город Смоленск. 

Военное представительство 1789 

Понятия о службе военпреда у меня были весьма поверхностные. Военпредов я видел только на заводской практике. Правда, мой отец с 1938 года по 1940 год был старшим военпредом на металлургическом заводе, поставляющем сталь и броню для военного судостроения. Он говорил мне, что это очень интересная работа, если подходить к ней творчески.

Военное представительство 1789 только создавалось. В штате был только я один, поэтому, когда я, возвращаясь из отпуска, заехал в центральное управление, мне добавили четыре дня к отпуску для того, чтобы я посетил два крупных военных представительства нашего управления в Ленинграде. Рекомендовали проконсультироваться о методах работы и получить минимальную информацию для начала деятельности. Естественно, что больших знаний я не получил, но хотя бы узнал, как строить взаимоотношения с руководством завода. Эти знания на первом этапе мне очень помогли.

На «Заводе средств автоматики», на котором было открыто ВП 1789 МО, меня ожидала посылка с печатями, инструкция по работе в военных представительствах, а также бланки нарядов на отгрузку продукции.

Завод был новый. Он изготавливал большой ассортимент измерительных приборов различного назначения. Из военной продукции выпускал только газоанализаторы на закись азота и на сурьмянистый водород, но и те с приёмкой ОТК. А продукцию для радиотехнической службы ВМФ только начинал осваивать. Кто такой военпред, на заводе не знали. Честно говоря, я и сам пока имел об этом только общие представления.

Служба в Военных представительствах очень сильно отличается от всех остальных видов военной службы. Этому ни в одном учебном заведении не учат. Кроме знаний по основной специальности, нужны знания всех технологических процессов, применяющихся на предприятии, организации производства, свойств применяемых материалов и так далее. Помимо этого, необходимо разбираться в экономике, так как приходится заниматься согласованием цен на продукцию. Всё это глубоко знать один человек не может, но нормальный военпред по всем этим вопросам должен иметь представление. Как говорится, «профиль такой широкий, что лица не видно».

На собственном опыте и наблюдая за становлением других, пришедших с флота, офицеров, могу сказать, что полноценным ратником становишься примерно через пять лет. Надо уметь правильно построить отношения с работниками завода. Здесь мне очень помогли советы, полученные за четыре дня в Ленинграде. Отношения с руководством завода у меня были сугубо официальные. От неоднократных приглашений на рыбалку или в компанию, я каждый раз вежливо отказывался. Друзьями у меня были инженеры и рабочие.

Ещё одной особенностью этой службы является то, что возникающие вопросы надо решать быстро, так как даже самое хорошее решение, принятое первого числа, а не тридцать первого, заводу уже не нужно. Плана уже нет. А чтобы тебя уважали, никогда не меняй принятого решения, хотя видишь, что оно и не лучшее.

Нашу продукцию завод только начинал осваивать. Работы у меня практически не было, кроме изучения руководящих документов. Но в силу полученного воспитания, я ни разу не опоздал на службу и не ушёл раньше окончания рабочего дня. Изучал изделия, которых ещё не было, но в дальнейшем предстояло принимать, а также знакомился с заводом и его работниками.

Завод был новый и коллектив на нём был молодой. Регулировщики были все молодые ребята, закончившие техникум, и недавно уволившиеся из армии. Опыта работы у них не было, но желание работать было большое. Когда первые изделия поступили на регулировку, у них начались трудности. Как я уже написал раньше, работы у меня практически не было, но был приличный опыт в регулировке. Я решил на практике изучить аппаратуру, а так же людей, у которых мне предстояло её принимать. Всё время, свободное от бумаг, я проводил на регулировочном участке. Сам регулировал первые изделия и учил регулировщиков. Впоследствии мне было легко с ними работать. Я был в курсе всего происходящего в цеху и знал, у кого как принимать изделия.

Надо признать, что изделия были не сложные и некоторые из них выпускались приличной серией. Первую партию изделий я принял в декабре 1963 года. Это были простейшие станции обнаружения подводных лодок по тепловому следу МИ-110К. Станции были простыми, дешёвыми, но очень трудоёмкими при приёмке. Согласно техническим условиям цикл проверки одного изделия занимал 24 часа непрерывной работы.

До 31 декабря необходимо было принять 20 штук. Поэтому пришлось сделать простейший стенд для проверки одновременно двух групп по 4 штуки в каждой. Температурные датчики устанавливались по 4 в двух термостатах, температура в которых изменялась со скоростью не более 0,1 градуса в минуту. Измерение температуры осуществлялось двумя ртутными термометрами с точностью деления 0,01 градуса. Такие измерения нужно было произвести на четырёх шкалах. Когда после работы приходил домой и ложился спать, то, закрыв глаза, видел эти проклятые термометры, и в ушах слышал гудение термостатов.

Крупным недостатком в работе завода была неритмичность. Сдача изделий начиналась с пятнадцатого или двадцатого числа каждого месяца.

С начала 1964 года мне в штат добавили одного штатского инженера. Его я подобрал из работников завода. Во второй половине года в штат добавили четырёх техников. Их я тоже набрал из заводских регулировщиков. Наша численность увеличилась, но работы добавилось ещё больше. Основной нашей продукцией стали радиогидроакустические буи МГ-409М. Их завод выпускал от 60 до 90 штук в месяц, при этом предъявление входящих блоков начиналось с 15 числа каждого месяца.

Военпред 1789 ВП МО инженер-капитан 3-го ранга Раллев А.П., 1964 год 

Наиболее трудным для меня было согласование цен на изделия. Экономику мы нигде не изучали, а для согласования цены нужно знать структуру цены, технологию производства, трудоёмкость выполняемых работ и так далее. При согласовании цены сталкиваются интересы производителя и заказчика. Кроме согласования цен, приходилось каждый квартал проверять отчётные калькуляции на нашу продукцию и писать отчёты в управление.

Вообще работа военпреда очень конфликтная. Нужно уметь правильно построить взаимоотношения с руководством завода и стойко отстаивать интересы флота.

Как я убедился на собственном опыте, а так же наблюдая становление других военпредов, все офицеры, независимо от звания и опыта службы на флоте, проходят три стадии.

Первое время он верит всему, что ему говорят заводские специалисты. Этот период может иметь различную продолжительность. Обычно около года.

Второй период, когда он не верит никому, считая, что все хотят его обмануть. Этот период длится не менее года, а у некоторых никогда не кончается. От таких работников больше вреда, чем пользы.

Третий период, когда он уже понимает, что часто врут, но иногда говорят правду. Это уже нормальный работник.

Все эти этапы пришлось пройти и мне, но поскольку советоваться было не с кем, они прошли быстрее, но значительно тяжелее. Сложность моего положения была в том, что мне не с кем было посоветоваться. Мой непосредственный начальник – районный инженер капитан 1-го ранга Козин Виктор Филиппович – находился в 5-м управлении (Радиотехническая служба ВМФ) в Москве. Так что обращаться я мог только по очень серьёзным вопросам. Решать все остальные приходилось самому.

Первое время отношения с руководством завода были сложными. Но как я уже говорил, мне с начальниками в основном везло. Однажды у меня вышли большие разногласия по одному вопросу с руководством завода. Я не мог согласиться с позицией заводского руководства, а они с моей. Для разрешения нашего спора я предложил заводу обратится к начальнику 5-го управления. Директор завода написал письмо в управление.

Вскоре я с заместителем главного инженера поехал в командировку на Рязанский радиозавод, поставлявший радиопередатчики к МГ409М. На обратном пути мне нужно было в Москву в наше управление. Заместитель главного  инженера попросил заказать пропуск и ему. В управлении мы зашли к Козину, и я представил ему своего спутника. Козин сообщил мне о письме завода. Я ответил ему, что знаю о нём, и изложил свою позицию. Козин тут же приказал писать ответ. Вопрос был решён в мою пользу. В дальнейшем, если при спорах с заводом я предлагал руководству завода обратиться к моему начальству, мне отвечали:

– Зачем писать, если ответ всё равно будете готовить вы.

Так одной фразой мне был создан непререкаемый авторитет.

МГ409М были автономные изделия, рассчитанные на непрерывную работу в течении 2200 часов в дежурном режиме. Это накладывало дополнительные требования к их приёмке. Ежегодно мы испытывали три изделия на непрерывную работу в течении 2200 часов, то есть на полный ресурс. За шесть лет моей службы в ВП 1789 результаты этих испытаний были положительные. Кроме ресурсных испытаний всего изделия, ежеквартально проводились климатические испытания блоков. Эти испытания не всегда были положительными и по их результатам производились доработки изделия. Могу похвастать, что после трёх лет хранения на флотских складах трёхсот изделий, все они соответствовали техническим условиям.

Добиться таких результатов было не просто. Как я уже говорил, завод был молодой. Выпускал гражданскую продукцию, требования к которой были невысокими. Монтажники паять правильно не умели. Здесь пригодился мой опыт, полученный на заводской практике и службе на полигоне. Однажды я со старшим мастером ОТК цеха подошёл к лучшей бригаде монтажников, и, посмотрев изготовленные ими платы, сказал, что пайки никуда не годятся, поскольку не соответствуют нормативным документам. Меня стали убеждать, что лучше их выполнить нельзя. Тогда я попросил дать мне попробовать сделать несколько паек. При этом сказал, что паять не умею. Поскольку перед ними был капитан-лейтенант в форме, мне поверили. Пайки у меня получились не идеальные, но на порядок лучше, чем у них. Бригада приуныла. Я дал им несколько советов по технологии монтажа, но продукцию не принял. Через месяц пайки были хорошие.

Заводское руководство говорило, что мои требования к качеству продукции слишком высокие и пытались надавить на меня разными способами, в том числе и по партийной линии, однако я ни на какие отступления не шёл. Изделия были новые, и, как всегда, не отработанные. По ходу изготовления корректировалась документация. Однажды, обнаружив конструктивный дефект, я на полтора месяца остановил приёмку и отгрузку продукции. Для завода это был большой удар, но принять изделия со скрытыми дефектами я не мог. При обнаружении дефектов во время проведения климатических и механических испытаний, я с другими работниками военного представительства занимался их анализом вместе с заводскими конструкторами. А иногда и разработчиками аппаратуры.

Как было сказано раньше, в штате военного представительства есть и военные, и гражданские работники. На первый взгляд кажется, что если есть технические условия, то принять готовую продукцию может любой грамотный человек. Но если учесть, что, как правило, в производство запускались не отработанные изделия, иногда даже по документации главного конструктора, ещё не прошедшие государственных испытаний, то в таких случаях решение должен принимать офицер, имеющий опыт эксплуатации и боевого использования техники.

В 1966 году численность ВП 1789 выросла до 14 человек. Была введена должность старшего военпреда. Старшим военпредом был назначен капитан 1-го ранга Георгий Данилович Пучков, до этого бывший заместителем начальника радиотехнической службы ТОФ. Человек он был хороший. Не дрожал перед начальством. Обладал исключительной выдержкой. Никогда не повышал голос. Но совершенно не знал работу военпреда, поэтому я был нештатным заместителем.

За семь лет работы в ВП 1789 мы не получили ни одной рекламации. В этот период мне часто приходилось бывать в Москве, так как там находилось наше непосредственное начальство, располагавшееся в помещении Управления Радиотехнической Службы ВМФ. Во время этих поездок часто встречался с Володей Гариным. Один раз встретился с Толей Кюбаром.

В период с 1965 по 1970 годы я регулярно ездил в командировки на флоты. Эти командировки в основном были связаны с испытаниями изделий и оказанием помощи в освоении техники. Во время одной командировки в Севастополь мы встретились с Гришей Балашовым. Во время одной поездки в Москву в управлении встретил Марка Маркова. Он в это время служил на гидроакустическом полигоне во Владивостоке. Интересно, что ребята в управлении, не учившиеся с нами в училище, звали его Паша Марков. Так, оказывается, крепко прилипают училищные прозвища.

На конференции по вопросам надёжности МГ409М представители флотов пожаловались на то, что инструкция по эксплуатации имеет гриф «секретно». Это сильно затрудняет работу команд по их подготовке. Было принято решение поручить гидроакустическому полигону в Североморске разработать сборник несекретных инструкций по проверке и подготовке к постановке МГ409М. Во время командировки в Ленинград в 14 институте ВМФ меня попросили рассмотреть эти инструкции и дать свои замечания. Прочитав пять листов инструкции, пришлось написать три листа замечаний. Инструкции были просто переписаны с инструкции по эксплуатации. В них только были убраны секретные параметры. Инструкция по эксплуатации была написана как руководство по устранению неисправностей, что вполне логично. А инструкции по проверке и подготовке буёв должны были основываться на том, что изделие полностью исправно и соответствует техническим условиям. Эта работа полностью повторяла работу военпреда при приёмке комплекса МГ409М. Я предложил начальнику отдела института прислать в Смоленск на завод своего представителя, и мы с ним, работниками военного представительства и заводскими конструкторами за две недели напишем новые инструкции. Что и было сделано. Флот получил инструкции, по которым и проводилась работа с МГ409М.

Продвижение по службе

В 1968 году мне исполнилось сорок лет. В звании капитана 3-го ранга я проходил четыре года. Взысканий не имел, и следовало думать о дальнейшем продвижении по службе. На соседнем заводе была армейская военная приёмка ракетчиков. Старший военпред этой приёмки сказал, что у них открывается флотская приёмка, и они ищут туда старшего военпреда. Эту должность предложили мне, но требовалось согласие нашего управления. Зная о плохих отношениях между начальниками 4 и 5 управлений, я решил сначала обратиться к начальнику нашего (пятого) управления с вопросом о перспективах моей дальнейшей службы. В одну из командировок в Москву я попросился на приём к начальнику управления вице-адмиралу Генкину. На мой вопрос он вызвал кадровика и показал план перемещений на следующий год. По этому плану, мой начальник подлежал увольнению по возрасту, а я планировался на его место. Генкин спросил, согласен ли я подождать один год. Естественно я ответил, что подожду.

Через полтора года пришёл приказ об увольнении моего начальника. Узнав это, я позвонил Володе Гарину, который в это время служил в управлении кадров в Москве, чтобы он узнал, как обстоят мои дела? Вскоре он позвонил мне и сказал, что на эту должность представлен флагманский специалист эскадры капитан 1-го ранга Александр Захарович Богданов. Во время очередной командировки в Москву я опять попросился на прём к Генкину, и напомнил ему о его обещании. В ответ услышал:

– Вы должны думать не только о себе, но и о капитанах 1-го ранга, служивших в отдалённых местностях.

Я ответил, что, поскольку являюсь капитаном 3-го ранга, обязан думать максимум о капитан-лейтенантах. Адмирал меня выгнал, однако, через полгода, мне предложили должность заместителя старшего военпреда 948 ВП МО в городе Таганроге. Это была приёмка первой категории, так что я ничего не терял. 

948 Военное представительство МО 

В июле 1970 года я прибыл к новому месту службы в город Таганрог.

948 ВП МО находилось на таганрогском заводе «Прибой», основной продукцией которого была гидроакустическая аппаратура для ВМФ и рыболовецких судов. Военное представительство принимало военную продукцию, а так же рыболовецкую на экспорт. Завод также выпускал станции обнаружения работающих радиолокационных станций.

Старшего военпреда капитана 2-го ранга Смирнова я знал ещё по академии. Он закончил её на год раньше меня по кафедре гидроакустики.

Встретил он меня хорошо, при этом сказал, что в технических и организационных вопросах предоставляет мне полную самостоятельность, оставляя за собой вопросы взаимоотношений с руководством завода. Такое положение меня полностью устраивало.

При нём авторитет военного представительства на заводе был очень высоким. Смирнов говорил, что его авторитет основывается на авторитете его подчинённых. Если кто-то из подчинённых перегибал палку, он отстаивал его правоту перед работниками завода, после чего вызывал его к себе и приказывал спустить это дело на тормозах.

Как у каждого человека, у него были недостатки: он был тщеславен и очень любил выпить. На заводе эти его качества часто использовали. И когда у него резко обострились отношения с директором завода, его сумели убрать. Для этого была разработана целая операция. Смирнов был членом парткома завода. Это ему льстило, и относился он к этому очень серьёзно. Однажды, зная, что Смирнову надо в первой половине дня быть на докладе у районного инженера в Ростове, с ним был послан заводской работник с целью напоить его на обратном пути. На 17 часов того же дня было назначено заседание парткома, на которое был приглашён представитель горкома. Хорошо выпивший Смирнов явился на заседание парткома, о чём немедленно было сообщено начальнику 5-го управления ВМФ.

Через пару дней начальник управления со свитой прибыл в Таганрог. Смирнова сняли и назначили с большим понижением в Североморск. Старшим военпредом 948 ВП МО был назначен инженер-полковник Айзикович, служивший на заводе с 1952 года. Человек умный и большой дипломат.

Продукция завода «Прибой» была на два порядка сложнее и на много разнообразней чем в Смоленске. Это были гидроакустические станции для тральщиков, спасателей, малых и больших противолодочных кораблей, а также гидроакустический комплекс для АПЛ проекта 671 МГК-300. Кроме этого, выпускались станции обнаружения работающих РЛС «Бизань» и МРП, а также тренажёры «Атака», «Кача Рубин» и «Кача Керчь». Серии были небольшие, а МГК-300 вообще две-три штуки в год. Кроме этого, 948ВП вело наблюдение за разработками ОКБ завода, позднее преобразованное в НИИ «Бриз».

В дальнейшем завод выпускал гидроакустические комплексы для противолодочных кораблей «Платина», «Полином» и «Звезда». Все эти изделия запускались в производство до окончания государственных испытаний, в результате чего в процессе изготовления требовалось проводить огромное количество доработок.

Встречи с однокашниками 

НИИ «Бриз» было головным по разработке гидроакустических станций для обнаружения мин, а также тренажёров. Мне пришлось осуществлять контроль за разработкой и изготовлением тренажёра «Маяк-И» к комплексу «Енисей» для учебного центра в Сосновом бору. Я также был членом госкомиссии по его приёмке.

В Сосновом бору встретился с Юрой Олехновичем и Димой Силиным. Встретить товарищей из нашего класса было очень приятно.

Заместитель старшего военпреда 948 ВП МО

инженер-капитан 2-го ранга Раллев А.П.

Мне пришлось вести наблюдение также за разработкой тренажёра «Диалома-2» для гидроакустического комплекса «Скат», устанавливаемого на АПЛ третьего поколения.

В период службы в 948ВП по несколько раз в год ездил в командировки в Ленинград и на Северный флот. В Ленинграде в каждый приезд встречался с Юрой Фёдоровым.

Один раз на Адмиралтейском заводе встретился с Женей Черновым, тогда ещё капитаном 1-го ранга. В Североморске каждый раз встречался с Валей Фельдманом.

В декабре 1979 года пришлось работать в комиссии по проверке радиотехнической службы КСФ. Мне была поручена проверка МГК-300 на первой флотилии. Я был рядовым членом комиссии и посчитал не совсем удобным зайти к Жене Чернову – заместителю командующего.

Работали мы около месяца. Под конец командировки я позвонил в Североморск Вале Фельдману, и он спросил, заходил ли я к Жене. Я ответил, что не заходил, на что он сказал, чтобы я обязательно зашёл, так как Чернов может обидеться.

В последний вечер, проходя по коридору мимо кабинета Чернова, я увидел, что дверь приоткрыта, и в кабинете горит свет. Приоткрыл дверь. За столом в рубашке сидел контр-адмирал Чернов. Перед ним стоял флагманский РТС флотилии капитан 1-го ранга Ибрагимов. За приставным столом сидел капитан 1-го ранга, фамилии которого я не знал. Я спросил разрешение войти. Чернов, говоривший по телефону, кивком разрешил. Я стоял в кабинете около дверей и чувствовал себя неловко. Закончив разговор, Чернов, взглянув на меня, спросил:

– А вы, товарищ капитан 2-го ранга, по какому вопросу?

Не ожидая такого приёма, я ответил:

– Да не по какому.

Чернов вскочил из-за стола и бросился ко мне со словами:

– Сашка, откуда ты взялся?

Я ответил, что работаю в комиссии адмирала Ларина. Женя меня выругал, что за месяц не нашёл время зайти к нему. Дело было в пятницу вечером, и мы договорились встретиться в субботу в штабе.

Первый заместитель командующего 1-й флотилии атомных подводных лодок Северного флота

Герой Советского Союза

контр-адмирал Чернов Евгений Дмитриевич

(В дальнейшем Чернов Е.Д. стал командующим 1-й флотилии АПЛ  СФ и вице-адмиралом). 

Утром мы встретились и поговорили, затем он дал мне машину доехать до автостанции.

В октябре 1980 года я уволился в запас и остался работать в 948ВП на должности инженера, на которой проработал до октября 1993 года.

Таганрог

2011 год