Вася Донзаресков семь лет учился с нами вместе сначала в ЛВМПУ, а затем в 1-м Балтийском ВВМУ. Его знали все, поскольку он был очень общительным и компанейским парнем, выдумщиком всевозможных забав.

В 1953 году он успешно закончил артиллерийский факультет, однако не был назначен на корабль. Его сразу отправили в запас с формулировкой «по сокращению штатов», присвоив первичное офицерское звание младший лейтенант.

Причиной увольнения в запас явился якобы тот факт, что фамилия его отца была Донзареску, а при регистрации рождения Василия, его фамилию записали «Донзаресков».

Неожиданный поворот судьбы не обескуражил Василия.

Он экстерном сдал экзамены в Высшем мореходном училище и получил диплом штурмана дальнего плавания.

С этим дипломом уехал в Мурманск и поступил штурманом на промысловый рыбный траулер РТ-117 «Камчатка» «Главсеврыбы».

С тех пор Вася Донзаресков много лет плавал в океане и выловил тысячи тонн рыбы. У него проявились исключительные морские качества и большие организаторские способности. Он стал капитаном судна, а затем капитаном-наставником. Благодаря незаурядной деловой хватке, начальство его ценило и выдвигало на руководящие должности.

В 1991 году Василий Иванович Донзаресков возглавил Главное управление «Севрыба» и был по должности заместителем Министра рыбного хозяйства СССР.

По положению имел воинское звание контр-адмирал.

О начале жизненного пути Василия Ивановича поведал его товарищ Саша Пиотровский, а о последующей совместной работе рассказал Валя Утенков. Их повествования опубликованы далее.

Александр Пиотровский

РАССКАЗЫ О ВАСЕ ДОНЗАРЕСКОВЕ

Предательский оттенок

Подготы помнят огромные штабеля дров во дворе училища. Память о дровах сохранилась на всю жизнь, во-первых, по разгрузке барж с дровами на Фонтанке, во-вторых, по устройству в дровяных штабелях всевозможных каморок, тайных ходов и прочих «хоронушек», где в тёплое время прекрасно можно сакануть от чего угодно без страха быть пойманным. Там же учили уроки, готовились к экзаменам, спали и прочее.

Штабеля от забора по Дровяной улице отделяло метра три – это чтобы, по мысли начальства, со штабеля нельзя было прыгнуть на улицу в самоволку. Вот это-то пространство интенсивно использовалось для игры в «расшибалку». Понятно, отцы-командиры за такие деяния по головке не гладили. Поэтому во время игры наверху штабеля кто-нибудь находился и следил за перемещением офицеров по двору, давая сигнал тревоги в случае опасности.

«Расшибалка» – игра азартная. В самый разгар на кону стояла куча мелочи. Все с большим интересом наблюдали за точностью бросания биты. Чем ближе к черте попадала бита, тем больше азарт и волнение. Сторож свисал со штабеля и тоже азартно переживал за судьбу игроков. И, конечно, не заметил, как за штабель заглянул начальник строевого отдела – капдва с перебитым носом, а потому и гнусавым голосом, Зыбунов. Все бросились в свободную от Зыбунова сторону. Помчались резво – ноги-то молодые, зажимая правой рукой курсовку, чтобы не разобрать, с какого курса. А Васе Дону (Донзарескову) вследствие его неповторимой рыжести, пришлось ещё прикрывать голову гюйсом, но на затылок гюйса не хватило, и Вася услышал гнусавый вопль: «Рыжий, рыжий!».

– Слушай, Щёголев, там твой рыжий в деньги играет, прими меры.

– Есть принять меры. Рассыльный! По классам! И всех рыжих – ко мне!

В классах трагикомедия на предмет определения «рыжести» курсантов.

– Яковлев! К начальнику курса! Иванов – тоже!

Арька Иванов возразил:

– Да я не рыжий, это у меня прозвище такое.

– Всё равно, давай иди!

Постепенно в приёмной собралось человек десять рыжих и не очень. Последним пришёл Дон. Он-то знал, зачем вызывали.

Увидя Дона, Зыбунов произнёс своим характерным голосом:

– Во, вот этот, этот! Щёголев, на хрена ты мне всех рыжих собрал? Только этого надо было – это настоящий рыжий!

Ленинград, ЛВМПУ, 14 октября 1946 года.

Молодой подгот Вася Донзаресков

Чем кончилось дело, не знаю, там не был, не рыжий.

Очевидцы потом рассказывали, что Зыбунов спросил:

– Чья бита?

– Моя, – признался Вася.

После подробного разбирательства Зыбунов приказал:

– Иван Сергеевич, накажи игроков своей властью, а рыжего вдвойне за организацию игры.

И, обращаясь к Васе, произнёс:

– А ты забирай свой выигрыш.

Вася совершенно спокойно сгрёб со стола кучу мелочи и стал нахально канючить:

– Отдайте биту, она счастливая!

Нахальство – залог удачи

Экзамены в училище: доска на двоих. Недовольство вытащенным билетом, тоскливые потуги вспомнить хоть что-нибудь. Что-то вибрирующее в животе. «Шпоры» за вырезом суконки или под резинкой на руке. Сосед Васи Дона разместил «шпору» на ладошке, но из-за мелкоты написанного поднёс её под самый нос. Другая рука с мелом сиротливо торчала поднятой вверх, опираясь на доску. По мнению экзаменующегося эта поза должна изображать сосредоточенность мысли, а по мнению экзаменатора — использование чего-то недозволенного. Шпаргалка изъята, курсант изгнан с переэкзаменовкой на осень.

Немного погодя, Василий точно так же поднял руку, написал номер вопроса, обвёл его кружочком и замер, разглядывая пустую ладошку другой руки. Через некоторое время был схвачен за руку преподавателем.

Васька сделал свои рыжие глаза совершенно круглыми, скорчил, насколько мог, удивлённую физиономию и произнёс:

– Что вы, товарищ преподаватель! Я просто так смотрю, стараюсь сосредоточиться, вспомнить.

Преподаватель отошёл.

Так не бывало, чтобы вообще ничего не знали. Поэтому Василий что-то писал, стирал, снова писал. Потом опять стал разглядывать ладошку. Разглядывал довольно долго и услышал, как к нему сзади крадётся преподаватель. Схваченный за руку, он вновь выразил недоумение. Расстегнул рукава, засучил их до локтей, Вытащил из брюк суконку, тряс ей, показывая, что никаких шпаргалок у него нет. Вроде бы удовлетворённый и несколько смущённый преподаватель сел за стол.

Васька заправил суконку, застегнул рукава, что-то бормоча при этом, и достал «шпору». Шпаргалки были под резинкой на руке около плеча. Разместив шпаргалку на ладошке, внимательно прочитал, уловил суть и набросал на доске план ответа. Отвечал хорошо, но преподаватель, чувствуя какой-то подвох, поставил «удовлетворительно».

Маленькие хитрости

В подготовительном училище нас ввиду малолетства на гарнизонную гауптвахту не сажали. Своей сначала не было. А наказывать надо было, наказывать командиры любили. Наказания бывали разные: от пяти «линьков» мичмана Иванова до месяца без увольнения от командира роты.

Ленинград, 1947 год. 224 класс ЛВМПУ.

Вася Донзаресков в третьем ряду пятый справа

Одно из наказаний заключалось в стрижке наголо, что нами воспринималось крайне болезненно, так как причёска всё-таки украшение мужчины. Мы были уже юноши, ходили на танцы, и появление среди знакомых девушек с лысой головой и нелепо торчащими ушами считалось просто неприличным. Волосы на голове разрешалось иметь длиной «в два пальца» (по толщине). Извечным был спор о размерах пальцев.

Не помню уж за что, но Дону было приказано постричься «под ноль». Необходимо напомнить, что Васька был чистокровным рыжим: волосы на голове, брови и ресницы – рыжие. Даже глаза были не карие, а именно рыжие. Дон был заядлым танцором, к шевелюре относился заботливо, считая её помощницей в «охмурении» девиц.

Какое-то время Дон тянул и не стригся. Но комроты после нагоняя сверху схватил Ваську и потащил к Максу, нашему парикмахеру. Когда шли по коридору, Васька попросился в гальюн.

Через минуту Васька вышел, причёсывая мокрые волосы.

– Не выйдет, – сказал Макс, – волосы мокрые, машинка забьётся. Надо ждать, когда высохнут.

Ждать командир роты не мог. Дело принимало серьёзный оборот. Получалось так, что боевой офицер, победивший немца, не может справиться с пацаном.

– В общем, так – или стрижка, или гон из училища!

Гона не хотелось, стричься тоже...

Через некоторое время в коридоре поднялся шум: Дона с закатанными глазами тащили на шинели в санчасть. Дежурный врач сразу же определил: острый аппендицит, немедленная операция.

В Морском госпитале на Фонтанке с Васей произвели все предоперационные процедуры, включая бритьё волос на лобке. Замораживание было местным.

– Ну-с, молодой человек, приступим, – сказал хирург, обращаясь к Дону, так как принято спрашивать согласие больных на операцию.

– Не, не, не надо! – завопил Васька.

– Как это не надо, – удивился врач, – у вас острый аппендицит, больно ведь?

– Нет, не больно.

– Как не больно? – врач надавил на живот, ожидая воплей больного. Васька молчал.

– А сейчас? – врач надавил посильнее.

– И сейчас не больно.

Болеть там было нечему, не было там воспалившегося аппендикса, а была богатая фантазия и находчивость.

На всякий случай «Рыжего» поместили в палату и держали там десять суток. За это время много воды утекло. Про волосы Дона забыли, и он остался при шевелюре. Правда, часть волос всё-таки потерял, но эту потерю мало кто заметил.

Ленинград, 334 класс 1-го Балтийского ВВМУ, 1952 год. Слева направо.

Первый ряд: Власов, Мальков, Пискарёв, Вейсов, Скороходов, Шипин

Второй ряд: Пиотровский, Калинников, Ионов, Комлев, Таиров, Жемчужин, ?, Пластинин, Агафонов,

Третий ряд: Сенюшкин, Бигма, Филь, Лемзенко, Иванов, Донзаресков, ?, Волосков, Краско

Крутой поворот судьбы

Вскоре после госэкзаменов меня вызвали в особый отдел.

– Пиотровский, ты почему скрываешь, что у тебя двойная фамилия? – спрашивает меня особист.

Стою в полном недоумении. Я знал, что у матери двойная фамилия, но что и у меня тоже...? Никогда об этом не думал, свою метрику в глаза не видел. Документы в подготовительное училище отправляла мать семь лет назад. Всё время жил под одной фамилией.

– Как скрываю? Не скрываю, я даже не знал об этом.

Видимо, раньше при проверке документов просто отмечали наличие метрики, не заглядывая внутрь, а когда стали составлять офицерское досье, обнаружили у меня двойную фамилию. В то время двойную фамилию имели только потомки дворян. Плюс к этому проявилось моё четверть-польское происхождение.

Возникли проблемы и у Дона (Васи Донзарескова), но за Дона ничего определённого не могу сказать. Ходили слухи, что у него в документах была не точно указана национальность.

Ленинград, 1-е Балтийское ВВМУ, весна 1953 года.

Фотография Васи Донзарескова из выпускного альбома

Сразу после официального окончания училища нам с Доном «сделали ручкой» – выгнали на гражданку. После стрессового переживания и последующего успокоения принялись искать средства к существованию. А вот к этому в училище абсолютно не готовили.

Ленинград, осень 1953 года.

Пришлось Васе Донзарескову нашить гражданского «краба» на офицерскую фуражку, сшитую по заказу к окончанию училища

Естественно, сунулись в гражданские флотские конторы. Но торговому флоту нужны штурманы, механики, радисты, но никак не «торпедисты-подводники» или «офицеры-артиллеристы».

После мыканья и рыскания по конторам, каким-то флотским курсам, мы попали в Высшую мореходку на Косой линии Васильевского острова. Там посоветовали написать письмо в Министерство Морского флота с просьбой о сдаче экзаменов экстерном. Послали и стали ждать без особого энтузиазма.

Довольно быстро пришло разрешение на сдачу экзаменов в порядке исключения. Всё-таки мы были первыми, массового «гона» офицерского корпуса ещё не было. Сжалились, разрешили.

В мореходке создали комиссию во главе с Анной Ивановной Щетининой – первой советской женщиной – капитаном дальнего плавания. Во время войны она перегоняла транспорты из Америки на Дальний Восток. Рузвельт подарил ей «либертос» – десятитысячник  (транспорт типа «Либерти», водоизмещением 10000 тонн), на котором она и капитанила.

В 1948 году она посадила пароход «Менделеев» на камни у острова Сескар. Грозила отсидка, спасла былая слава. Визу прихлопнули. С тех пор она деканила на судоводительском факультете мореходки. Стройная женщина в форменной тужурке, короткая стрижка, обширная орденская колодка, серые пронзительные глаза. Хотелось вытянуться и доложить о чём-то значительном.

Из всего многообразия дисциплин, изучавшихся нами в училище и могущих иметь отношение к штурманской профессии, нам засчитали только одну, но самую-самую никчёмную и совершенно не нужную в штурманской практике – основы марксизма-ленинизма.

Остальные: навигацию, мореходную астрономию, правила предупреждения столкновения судов и другие, всего девять экзаменов, надо было сдавать с интервалом в три дня.

Начали сдавать и, что удивительно, сдали! После экзамена по девиации магнитного компаса Щетинина, выпроводив комиссию, сказала:

– У нас курсанты изучают девиацию два семестра и не знают её. Мне известно, что ни один из вас девиацию не изучал в нужном объёме. И как вам удалось за три дня выучить и в основном понять её сущность?

Мы скорчили недоумённые физиономии и пожали плечами. Да с перепугу, наверное. Экзамены-то ведь надо было сдавать.

Экзамены и банкет позади, штурманские дипломы в кармане, можно идти наниматься на работу.

В Балтийское пароходство соваться было бессмысленно: виз не было и не предвиделось, так как мы были, если и не «враги народа», то что-то около этого. Для нас оставался только Мурманск и Рыбпром.

Решили податься на Север для получения хорошей штурманской практики. Ведь там обсервации только по светилам, спутников в ту пору ещё не было.

Заключили договор, получили подъёмные, попьянствовали и отбыли в Мурманск в траловый флот Главсеврыбы.

Нам были предложены должности третьего штурмана на нескольких траулерах. Я выбрал поисковый РТ-56 «В. Головнин», а Вася – промысловый РТ-117 «Камчатка».

Поисковый ищет рыбу, находит косяк, извещает флот, ставит радиобуй и уходит искать дальше, всегда в одиночестве. А промысловики только ловят, ловят в куче. Денег у них больше, но работа, по-моему, менее интересная. Как бы то ни было – началась новая жизнь.

Атлантический океан, 1957 год.

На этом судне я стал настоящим моряком, прошёл много тысяч миль в океане в поисках косяков рыбы и выловил её немало

Крестины

С Васей Донзаресковым мы были на разных траулерах. Стоянки в порту совпадали редко, и мы, в основном, поддерживали связь по радио. «Маркони» (радисты) ворчали, но не отказывали.

Вот так иногда мы встречались с Васей Донзаресковым в океане и вновь расставались на полгода

Вдруг получаю радиограмму: «Астра, жена Василия, родила двойню». Сам он в это время тоже был в море, об отцовстве узнал из радиограммы с берега и толком ничего не мог понять. По календарю никак не выходило, – рано. По молодости он не сообразил, что бывают и семимесячные.

Придя в Мурманск, сразу же к Василию. Он снимал комнату в деревянном доме на Зелёном мысу. Дом был старый, холодный, со множеством щелей, но с электричеством. Астра родила семимесячную двойню: девочку и мальчика. Девочка умерла сразу, мальчик уцелел. Младенец был крошечный, весь красный, с судорожно поджатыми ручками и ножками. Он помещался в картонной коробке, весь обложенный ватой. Под потолком, над коробкой, висела лампочка, якобы согревавшая младенца. Розетки в комнате не было.

Я соорудил примитивный электрообогреватель, чтобы хоть как-то согреть младенца. Но всё равно в доме было холодно – хозяйка экономила на дровах. Вася в рейс не пошёл, обустраивал жильё, затыкая дыры. Во время отлива вылавливал брёвна из залива, таскал их наверх к дому и там разделывал на дрова. Дров много надо было.

В следующий приход я, взяв бутылку водки, так как в Мурманске без бутылки водки не встречались даже по самому пустяковому поводу, пошёл к Василию. Младенец выглядел лучше и не был таким красным.

– А как назвали? – спросил я.

Вася отвечает:

– Да пока никак. Вот Астра хочет Олегом. Но Олег – это ведь мужик, у него дети будут. А какое же у них будет отчество? Олегович, Олеговна – телеговна?

– А как же по-твоему назвать? – спрашивает Астра.

– Как, как, Александром, конечно! Вот ведь были Александр Македонский, Александр Невский, Александр Пушкин, наконец, Александр Пиотровский! Вот это имя! – произнёс Василий.

Решили назвать Александром. У православных принято давать имя ребёнку при его крещении. В то время у нас отношение к крещению в силу нашего воспитания было неоднозначным с преобладающим негативным оттенком.

Нормальное церковное крещение осуществить было затруднительно из-за возраста младенца. Астра его ещё ни разу на улицу не выносила, боясь простудить. Насчёт церкви уверенности тоже не было: мы не знали, где она находится, и есть ли вообще в городе.

Вот кабаки знали все, даже знаменитую кочующую «Вену», которая стояла на больших тракторных санях и регулярно, после очередного предписания горсовета, переезжала на новый перекрёсток.

Постановили, что неважно, где крестить, важна сущность. Остановились на домашнем варианте, по-семейному. Я поставил четыре фужера и до краёв наполнил их водкой: по фужеру нам с Василием, один Астре и один младенцу. Мы с Василием сразу же выпили, Астра отказалась, сославшись на то, что молоко будет горчить, а младенец не сказал ни да, ни нет. Я велел развернуть чадо, окунул вилку в фужер с водкой, налитой для обряда крещения, и стал брызгать на животик младенца, приговаривая при этом:

– Расти, чадо, большое, разумное, здоровое, послушное родителям и не всегда начальству. Нарекаю тебя Александром свет Васильевичем!

Вот и окрестили. Так уж получилось, что своего крестника я никогда больше не видел. Но он известил меня о смерти отца и прислал посмертную фотографию.

Валдай

1997 год

Валентин Утёнков

Дружба с Василием Ивановичем

Случайная встреча

Уволившись в запас по недомыслию, посчитал, что могу служить (работать) только на плавающих единицах. Прилично отдохнув пару месяцев в Москве и переодевшись в гражданское платье, направил свои стопы в Мурманск, в рыболовецкую контору.

Вот там, проходя по рыбному порту, на одиннадцатом причале увидел идущего мне навстречу плотно сбитого мужчину среднего роста. На нём была стильнейшая мичманка с лакированным козырьком и муаровой лентой, на которой тускло поблескивал краб с «шариком» (эмблемой земного шара). На рукавах его бостоновой тужурки до самого локтя золотом сияли шевроны. В довершение ко всему, на его груди красовался знак капитана дальнего плавания с золочёным секстаном.

Его обширная физиономия расплылась в улыбке, но глаза, увидев меня, выдали его недоумение. Это был наш однокашник Василий Иванович Донзаресков. В то время он был уже капитаном рыболовного траулера «Иртыш» (РТ-69), притом одним из лучших капитанов Тралового флота. Его судно регулярно приходило в порт с полными трюмами рыбы, перевыполняя план.

Мурманск, 1961 год.

Все трюма и палуба до верхнего края фальшборта РТ-69 заполнены рыбой

Как я впоследствие уяснил из рассказов Василия Ивановича, он после окончания артиллерийского факультета нашего училища оформился в Высшее мореходное училище и сдал экстерном экзамены по дисциплинам судоводительского отделения. После этого уехал в Мурманск и поступил в Траловый флот.

Большая трудоспособность и усердие очень быстро вывели Василия Ивановича на ступень капитана океанского судна. Затем он был выдвинут на должность капитана-наставника по военно-морской подготовке. И в дальнейшем он занимал руководящие должности в Главном управлении «Севрыба». Со слов А.В. Конокотина, встречавшегося с В.И. Донзаресковым, в конце семидесятых годов он был на должности заместителя начальника «Севрыбы» по мореплаванию. А позднее Василий Иванович писал мне, что дослужился до начальника «Главсеврыбы».

Вася был рубаха-парень! Он всегда поддерживал друзей в трудную минуту как морально, так и материально. Испытал это на себе. Он неоднократно бывал у моих родителей в Подмосковье, направляясь в Саратовскую область на отдых. Помогал им по хозяйству, таская сразу по два ведра воды на грядки, не щадя капитанской тужурки. Об этом рассказывал мой отец.

Операция «Хрусталь»

Как-то мы с Василием Ивановичем оба сразу «подсели на мель» в денежном отношении. А квартировал я в ту пору у него. Васина семья проживала ещё на юге, а у меня временно семьи не было. Квартира у Васи была с подселением и располагалась на Мурманской «горке». Почесали мы вечером затылки и решили утречком сдать бутылки, чего ранее никогда не делали. А бутылок у Васи накопилось за два года в встроенном шкафу видимо-невидимо. Услышав наш разговор на кухне о сдаче посуды, соседка по квартире предупредила нас, дабы мы не попали «в просак», что бутылки принимают только со смытыми этикетками.

Мы вновь почесали затылки и принялись за дело. Загрузили бутылками полную ванну и, наполнив её горячей водой, принялись скоблить этикетки. Как говорят, голод – не тётка, а на завтрашний обед в «Арктике» деньжат у нас не было. И мы упорно начали зарабатывать их, соскабливая нескончаемые этикетки. Парились мы над ними аж до половины третьего ночи. Кристально чистые бутылки, блестевшие как хрусталь, мы загрузили в три огромных чемодана, валявшихся на балконе. Ранним утром, попив чайку и пошарив по своим карманам, наскребли денег на такси для доставки нашего «сокровища» к приёмному пункту, располагавшемуся недалеко от управления Тралового флота.

 Как только выгрузили свои драгоценные баулы и заняли место в уже выстроившейся очереди, Вася моментально вспомнил о необходимости своего присутствия на Совете капитанов и удалился, пообещав скоро возвратиться.

Первое, что бросилось мне в глаза, это не смытые этикетки на бутылках у впереди стоящего мужичка, о чём я и соизволил ему заметить. Он посмотрел на меня таким взглядом, будто меня только-только выпустили из больницы умалишённых. Затем простым русским слогом со смачными добавками попросил меня «не мутить чистую воду». Коли, говорит, по ночам делать нечего, то смывай этикетки! До меня быстро доехало, как «подсадила» нас соседка. Бутылки я сдал. Приняли даже без этикеток!

Только положил в карман отсчитанные мне купюры за помытую посуду, как по мановению волшебной палочки возник Василий Иванович. Я его душевно «обрадовал», сообщив о нашей никчёмной ночной парилке с этикетками. Зато обед в «Арктике», как обычно, прошёл в дружественной, приподнятой обстановке.

Ресторан гостиницы «Арктика»

В ресторане «Арктика» нас все знали хорошо: – от впускающего швейцара, однорукого Саши, до руководителя ресторанного джаза Игоря, не говоря уж об официантках. Мы были «постояльцами» этого заведения, ибо при одновременных стоянках в порту, закончив дела на пароходах и в Управлении, мы по обоюдному согласию направлялись обедать в «Арктику» для заполнения вмятин в своих холодильниках, не забывая при этом о «поправке» на шестьдесят девятую параллель. Вкусно покушать мы любили!

При входе в вестибюль Саша всегда нас приветствовал «отданием чести». А когда мы появлялись вечером, и у входа толпились жаждущие попасть за стеклянную дверь, охраняемую дородным Сашей, он распахивал её перед нами и объявлял публике:

– У них радиограммой с морей заказан столик!

Приветливо обслуженные гардеробщиками, мы медленно поднимались на второй этаж в ресторанный зал. И как только мы переступали порог, с эстрады раздавалась любимая нами мелодия «Вишнёвого сада», в которой неимоверную ноту вытягивал саксофон! Это посланец Саши уже предупредил джазистов о нашем появлении.

С парнями из джаза и официантками у нас были приятельские отношения. Девочки могли накрыть нам стол на пять персон, не взимая платы, ибо знали, что деньги мы отдадим с лихвой.

Здесь за столиками иногда решались и служебные вопросы, так как после 14.00 сюда приходили обедать главный капитан Тралфлота, капитан Рыбного порта и другие чинуши рыбной конторы в сопровождении получивших аванс капитанов судов.

Бывали и неудачи

Неприятности у Василия Ивановича тоже встречались. Как-то возвращаясь с морей, при входе в Кольский залив, судно вошло в густую пелену тумана, а локатора на «Иртыше» не было. Вася понадеялся на свой большой опыт хождения по Кольскому заливу и, предавшись желанию поскорее увидеть огни родного порта, повёл свой пароход вперёд, подавая заунывные звуковые сигналы. Результат плачевный: – не доходя острова Сальный, пароход прочертил борозду по песочку подошвы мыса Ласс, а затем крепко сел на этот песочек и остановился. Но, слава Богу, – песочек!

Своими силами – ни-ни. Подёргался Вася и сказал: – «А лаг с ним, пусть посидит». Попросил буксир у военных, но те заломили такую цену, что у Васи на лбу пот выступил. Пришлось открывать карты своему руководству и просить выслать буксир. В порту подводная часть судна подверглась осмотру водолазами. Они обнаружили вмятину в корпусе у мидель-шпангоута, и оказались загнутыми кромки двух лопастей винта. Коньячёк водолазам понравился, а размеры повреждений оказались мизерными. Слава Богу, Вася отделался лёгким испугом.

Однажды, возвратившись с промысла, встретил расстроенного Васю у Пяти углов.

– Представляешь, – рассказывает Вася, – получаю сейчас получку у второго помощника, а он, вручив мне деньги, подаёт ещё квитанцию и говорит:

– Василий Иванович, с вас «алименты» 8 рублей 40 копеек.

– Почему так мало? – спросил я, зная, что алиментов у меня нет, регулярно жене с сыном высылаю деньги.

Смутившись, второй ответил:

– А это за вытрезвитель, Василий Иванович.

Пришлось ретироваться, дабы не смущать второго.

Без Васиных слов я знал, что он никогда не был в вытрезвителе и впредь не попадёт никогда, поскольку он твёрдо знал меру, да и домой из «Арктики» всегда добирался только на такси.

«Лучшие люди рыбного Мурмана» – так рыбаки называли «газету», расположенную на стене дома, примыкавшего к Управлению Тралового флота. В ней помещали «портреты» с краткими аннотациями чудаков, попавших в вытрезвитель или получивших несколько суток за мелкое хулиганство. Каждый пьющий рыбак, спеша по утрам в Управление или на свой пароход, обязательно заглядывал в эту газету, надеясь не обнаружить в ней своего «портрета».

– Теперь затаскают по начальству, парткомам и месткомам, – грустно сказал Вася и махнул рукой.

Подумав, я предложил сначала заглянуть в стенную газету «Лучшие люди рыбного Мурмана», а затем посетить начальство и партком. В «газете» Васиного портрета, естественно, не было, и он направился в верха Управления. Оказалось, что какой-то негодяй, попав в вытрезвитель без документов, зная все Васины данные, при выписке сообщил их служащим вытрезвителя. От них ложная информация проходимца поступили в Управление. Руководство Тралфлота, отлично зная Василия Ивановича, положительно отреагировало на его сообщение, и Донзаресков был реабилитирован.

Вечер был тёплый, солнечный, и после всех этих перипетий для успокоения наших душ мы отправились прогуляться по «стометровке» вдоль садика напротив «Арктики». Перед нами шагала пара весёлых девчат.

– Девочки, а девочки, можно с вами познакомиться? – спросил дружелюбно Вася.

– Нет, – прозвучало резко.

– А почему же? – мягко отреагировал Василий.

– Мы на улице не знакомимся, – ответили девчата.

– А где же? – спросил мой друг.

– С вами можем в ресторане! – огрели нас юные дамы.

Таков был Вася Донзаресков

Находясь в ремонте на Абрам-Мысу, вечером лежал на койке, читая книгу. После лёгкого стука в дверь в каюту вошёл вахтенный механик и вручил мне телеграмму о кончине отца. Он же сообщил, что начальник нашей конторы просил встретить главбуха завтра в 9.00 у банка, где он вручит мне необходимую для поездки на похороны сумму денег.

Ждать главбуха было некогда, так как самолёт, с которым я успею на похороны, вылетает в 7.00 утра. Перебравшись рейсовым катером в город, я направился к Василию Ивановичу.

Вася накормил меня ужином с рюмочкой «столичной» и уложил спать.

– Остальное сделаю сам, – сказал он.

Когда я проснулся утром, билет на самолёт был уже заказан, у подъезда меня ждала машина-такси. Кроме того, Вася вручил мне достаточную сумму. Вот таким был Вася Донзаресков!

Как писал мне Василий Иванович, в последние годы его одолела болезнь ног. Одну ногу ему отняли в Кремлёвской больнице, а затем другую – в Мурманске. Вася получил «Волгу» с ручным управлением, и частенько выезжал в леса под Мурманском подышать свежим воздухом и наедине помыслить о своей судьбе и судьбах мира. А летом выезжал к другу на дачу на Балтике, начальнику штаба Балтийского флота.

Москва, Андреевка

2002 год

Некролог был помещён в центральной газете города Мурманска

В мае 2008 года, будучи в Мурманске, пытался найти сына В.И. Донзарескова – Александра, чтобы у него разузнать подробнее о Василии Ивановиче и получить какие-либо документы и фотографии. Много раз звонил по телефону, но безуспешно, – никто не отвечал.

Нашёл по адресу его квартиру в центре города, но и здесь на звонки к двери никто не подходил. Когда пришёл в третий раз через несколько дней и долго звонил, из квартиры откликнулась женщина, которая сказала, что она не хозяйка, а делает в квартире ремонт. Объяснив ей, кто я и откуда, а также, что мне нужно, она впустила меня в квартиру.

Это была огромная квартира сталинского типа с высокими потолками, лепными бордюрами, большими окнами и паркетными полами. Но в ней проходил капитальный ремонт и перепланировка, поэтому мебели не было, везде стояли «козлы» и валялись кучи строительного мусора.

Женщина сказала, что старые хозяева уехали, а новый хозяин нанял бригаду для ремонта. Она дала мне номер мобильного телефона хозяина квартиры, и я тут же ему позвонил. Он согласился встретиться и вскоре подъехал на машине.

Встретились во дворе дома. Это оказался молодой мужчина, который сказал, что Василия Ивановича он не знал. Квартиру купил в начале 2008 года у Александра Донзарескова, который уехал с семьёй в Молдавию в город Тирасполь на постоянное жительство. Больше он ничего по существу рассказать не мог.

Мне удалось разыскать могилу Васи Донзарескова на кладбище справа от дороги в аэропорт Мурмаши, на которую, видимо, уже никто не придёт.

Город Мурманск, кладбище справа от дороги в аэропорт Мурмаши.

Место упокоения Василия Ивановича Донзарескова

Ю.М. Клубков

Санкт-Петербург

Июль 2009 года