Валя Утенков не проходил школу Подготии. Он поступил на первый курс 1-го Балтийского высшего военно-морского училища в 1949 году. Однако в силу своих особенных человеческих качеств, он очень быстро освоился в новой для него обстановке. Он легко сходился с людьми, поэтому скоро все курсанты стали его друзьями.

Валя был приветлив, дружелюбен и прост в общении. Он отличался дружеской добротой и готовностью помочь каждому. Вскоре его все курсанты признали и приняли в свою среду. Он стал всем известен. В общем, Валя был хорошим парнем, настоящим «корешем».

Валентин Иванович закончил штурманский подводный факультет высшего училища в 1953 году и был назначен командиром рулевой группы БЧ-1 строящейся подводной лодки 613 проекта С-77. ПЛ числилась в составе 180 БУС  ПЛ Черноморского флота, базирующейся в Севастополе. Фактически ПЛ     С-77 находилась на достройке в городе Николаеве. Здесь Валентин начал свою офицерскую службу подводника.

А далее были переходы на подводной лодке сначала в Севастополь, затем в Полязный, а потом Северным морским путём на Тихоокеанский флот для постоянного базирования в Совгавани. Здесь экипаж отработал полный курс учебных задач боевой подготовки, и ПЛ  С-77 стала боевой единицей. В этот период штурману работы хватало.

Но наступило сокращение флота, и Валя оказался в запасе.

Несколько лет он был штурманом и капитаном на рыболовных судах и ловил рыбу в Северной Атлантике и на Каспии.

В 1965 году он поселился в Москве и стал работать в Министерстве речного флота инженером по контролю состояния технических средств связи и радионавигации на судах речного флота. Позднее он переквалифицировался в патентоведа и работал в различных организациях по этой специальности.

Валя всегда душевно относился к нашему сообществу, сохранял дружбу с однокашниками, вёл активную переписку со многими из них и регулярно приезжал на наши юбилейные встречи.

Валентин Утенков

Описание жизни моремана

Страсть к морю – с детства

Родился я 1 мая 1928 года, так что позднее, к сожалению, пришлось праздновать два праздника в один день. Зато вся Страна праздновала мой день рождения.

Отец и мать из крестьян. Мама имела среднее образование. А отец окончил три института: Ленинградский сельскохозяйственный (стал агрономом), Ленинградский гидромелиоративный (стал инженером-мелиоратором) и факультет по строительству гидросооружений.

Отец участвовал в строительстве Беломоро-Балтийского канала. Он рассказывал, что жил в одной палатке с Сергеем Эйзенштейном, известным кинорежиссёром.

Мама некоторое время работала в архиве конструкторского бюро авиационных двигателей, которым руководил А.А. Микулин. Но большую часть жизни мама была домохозяйкой.

Любовь к морю, волей-неволей, привили мне родители, «оболокая» меня в морскую форму. Уже на первой моей фотокарточке в один год четыре месяца, я был полностью в морской форме. А когда пошёл в первый класс, я был одет «по форме раз» от бескозырки до белых полуботинок. И так было на протяжении всей моей детской жизни до пятого класса включительно.

До войны наша семья жила в городе Смоленске. Отец работал областным инженером-мелиоратором, а я учился в седьмой средней школе, бывшей гимназии, где в своё время учился великий путешественник Пржевальский.

После того, когда я в наивном детстве желал сначала стать пожарным (очень нравились духовые оркестры пожарных команд), а потом милиционером, так как мог бы брать штраф за неправильный переход улицы, будучи в первом классе, я твёрдо объявил отцу, что желаю быть только моряком. На это отец ответил, что моряком я не буду, а стану инженером-кораблестроителем.

Это решение отца побудило меня в будущем трижды убегать из дома для поступления в морское училище. К моему сожалению, каждый раз отец возвращал меня под родную кровлю, даже тогда, когда были полностью оформлены документы в училище.

Наши скитания в начале войны

Войну 1941 года мы встретили в Смоленске. Отца на фронт не взяли, так как он имел «белый билет» по зрению. Первую бомбёжку мы испытали в Смоленске, просидев ночь в бомбоубежище. Немцы сбрасывали «воющие» бомбы. Казалось, что они падают именно в тот дом, где находишься ты. В бомбоубежище мы больше не ходили, а через пару дней в него попала бомба. Находившиеся там люди оказались все погребёнными.

Никто не рассчитывал, что немцам удастся так далеко зайти на территорию нашей страны, и поэтому в ожидании, когда их погонят обратно, долго ездили по городам Смоленской области на предоставленной отцу газогенераторной полуторке, прихватив с собой ещё три семейства. Сначала приехали в город Белый. Там слушали по радио выступление товарища Сталина. Затем отец повёз нас в Дорогобуж.

По дороге между железнодорожной станцией Сафоново и Дорогобужем обогнали колонну девушек, тысяч десять, направлявшихся на рытьё противотанковых рвов. Их сопровождали два генерала, шедшие пешком возле строя, пропустив свою «эмку» вперёд.

Поселились мы на окраине города у шофёра нашей машины, которого незамедлительно призвали в армию. Немцы были уже близко. Они в Ярцево высадили воздушный десант. Бомбили Дорогобуж еженощно, особенно военный лагерь имени Ворошилова, откуда диверсанты часто выпускали по две белых ракеты при подходе немецких самолётов, указывая объекты для бомбометания.

В один из жарких июльских дней населению было приказано покинуть город. Над городом на малой высоте летал немецкий самолёт и строчил из пулемётов по мирному населению. Ни одного нашего самолёта в воздухе не было.

На нашу машину, кроме нас, посадили семьи председателя исполкома и секретаря райкома и дали нам девушку-шофёра. Сами руководители города ушли в партизанский отряд. Когда около часа дня мы выезжали из города, он был уже брошен людьми. Двери и окна домов были распахнуты, по улицам бродил оставленный скот, и кое-где ещё шли небольшие группы людей, покидавших город.

Проехав по большаку с выбоинами и колдобинами километров сорок пять, мы неожиданно были остановлены выскочившими из кустов двумя красноармейцами и авиационным полковником. После проверки документов полковник дружелюбно заговорил с моим отцом. Спросив, давно ли мы из Дорогобужа, он сказал, что его лётчики только что вернулись оттуда и сообщили, что в город уже вошли немецкие танки.

После небольшой беседы мы направились в Вязьму, до которой добрались без особых приключений. По дороге обгоняли большие стада коров, перегоняемых на восток. Погонщики скота снабжали нас молоком по потребности и просили, чтобы наши женщины подоили мучавшихся и орущих коров, что они и делали неумело.

Приехав в Вязьму, мы почему-то остановились в самом центре, возле моста через речку. Буквально через пять минут посыпались бомбы с немецких самолётов. Ничего не придумав, вся наша компания бросилась прятаться под мост. Но отец буквально благим матом заорал: «Все в машину!». И мы быстро уехали от моста. Покинув Вязьму, мы оказались на поляне в лесу около одного стада. Женщины уже с некоторым опытом занялись дойкой коров.

Примерно через час начался артобстрел. Снаряды с воем пролетали над нами в сторону Вязьмы. После артобстрела мы вновь проехали Вязьму, чтобы выбраться на автомагистраль Москва-Минск. Но с неё мы быстро удалились по рекомендации военных. Они объяснили, что по автомагистрали двигаться можно только ночью, ибо в дневное время над магистралью почти непрерывно барражируют немецкие самолёты, бомбя и расстреливая из пулемётов всё, что движется.

Путешествуя в таком же духе по городам Смоленской области в ожидании наступления наших войск и поисках отцовской организации для возврата автомашины, мы побывали в Темково, Туманово, Гжатске, а затем направились в Юхнов. Там мы находились три дня. В один из знойных дней, прогуливаясь по улицам Юхнова, я попал под бомбёжку трёх немецких самолётов. Они сбросили одиннадцать бомб, которые все легли вдоль середины улицы, не повредив ни одного здания.

Были раненые. Рядом со мной пролетел небольшой осколок и впился в стену деревянного дома. Пытаясь извлечь его, я сильно обжёг пальцы. Достав осколок, я положил его в портмоне как напоминание о возможной смерти, пролетевшей мимо. Долго таскал осколок с собой, пока не потерял.

В Юхнове я впервые видел наш советский тупорылый истребитель. Вечерело, низко нависли тучи, собирался дождь. Раздалось «пение» моторов немецких самолётов. Наши самолёты издавали более грубый, глухой звук. И вот они выплыли, двенадцать штук на небольшой высоте. Видимо, шли на бомбёжку. Неожиданно прямо над крышами появился наш краснозвёздный тупорылый «ястребок». Заметив его, немцы стали разлетаться в разные стороны, набирая высоту. Но одного из них «ястребок» нагнал, и после непродолжительного боя немец задымил и врезался в землю. Дальнейшего я не видел, так как самолёты скрылись за облаками. Через день мы выехали в Козельск.

В Козельске мы разыскали организацию отца, выехавшую из Смоленска. Отец сдал машину и оформил своё увольнение, поскольку организация ликвидировалась. Поселились мы на окраине города в семье машиниста паровоза в ожидании отступления немцев. Я пас гусей с сыном хозяина, купался в речке, так как лето стояло чересчур жаркое. Ни артобстрелов, ни бомбёжек не было. Но идиллия продолжалась недолго.

В полутора километрах от нашей избы, за речкой, военные облюбовали место под аэродром. Вскоре там появилось соединение тяжёлых бомбардировщиков. Как говорили в народе, это были американские машины, совершавшие челночные операции, в чём я лично не уверен. Примерно неделю самолёты улетали на бомбометание и возвращались. Но, видимо, «пронюхав» об аэродроме, немцы в одну из ночей организовали массированный налёт своей авиации, перепахав бомбами всю взлётную полосу. Наши самолёты более не появлялись.

Оценив сложившуюся обстановку, мы стали думать о продвижении на восток в сторону Москвы, где жил старший брат отца. Добирались мы до Москвы с многочисленными пересадками и на пассажирских поездах, и на товарных, и на открытых платформах, прижавшись к станкам эвакуировавшихся заводов. Иногда проезжали горящие разбомблённые станции. Таким образом, добрались мы до Воскресенска.

Из Воскресенска в Москву пропустили только отца, а я с мамой остались его ждать в доме одного железнодорожника. К вечеру отец возвратился и сообщил, что Наркомзем направил его в Кировский трест совхозов. До города Кирова мы добирались на поездах и частично на автомашинах с пересадками в Орехово-Зуево, Петушках, Владимире, Коврове и Горьком. Трест совхозов города Кирова направил отца в совхоз Боровской, где он работал сначала главным агрономом, а затем директором. А я продолжал своё обучение в школе, ежедневно шагая пешком пять километров туда и пять обратно. В Боровском мы прожили до сентября 1944 года. Затем отца перевели директором совхоза в Подмосковье, куда мы переехали всей семьёй.

Осуществление мечты.

Эпизоды курсантской жизни

Как я уже упоминал, отец неоднократно возвращал меня из морских училищ. В один из таких моментов он буквально заставил меня поступить в Московский институт «Цветметзолото», где я окончил два курса металлургического факультета. Оттуда я сбежал, и, наконец, поступил в родное 1-е Балтийское высшее военно-морское училище.

Черноморский флот, учебный корабль «Волга», лето 1950 года.

Мой класс во время штурманского похода. Слева направо.

Первый ряд: Юра Назаров, Боря Никонов, Игорь Марченко, Леонард Алексеев, Виктор Дзюба, Виктор Зубарев.

Второй ряд: Толя Клементьев, Витя Логинов, Алберт Нильбо.

Третий ряд: Лёня Изотов, Валя Круглов, Аркадий Копейкин, Рольф Цатис, Орест Тарановский, Валя Утенков, Володя Брыскин, Толя Деманов

Из курсантской жизни памятен один «приятный» случай. Когда наше училище стало подводным, то на последний курс к нам перевелись десять курсантов (фактически пятнадцать) из училища имени Фрунзе, пожелавших стать подводниками. В их числе был Валентин Родионов. Особой дружбы у меня с ним не было, но всё же учились в одном штурманском классе, да к тому же он был москвичом.

Уезжая зимой в последний курсантский отпуск, я дал ему номер телефона квартиры моего дядюшки в Москве, где, будучи в отпуске, я проводил большую часть времени. В тот период нам запретили брать палаши с собой в отпуск. А я с Юрой Волковым, договорившись, увезли один палаш на двоих, и носили его в Москве по очереди. Однажды Юра приехал ко мне с утра, дабы затем навестить маму в Салтыковке.

Часика три мы поболтали и попировали за столом. Юра, отяжелев, собрался ехать на Курский вокзал. Я по телефону вызвал из гаража машину дяди и попросил шофёра проводить Юру до вагона, чтобы избежать встречи с патрулём. Палаш он оставил у меня.

Через час ко мне приехал Валя Родионов. После небольшой дозы «столичной» он уговорил меня дать ему палаш на один день, несмотря на мои возражения. С тех пор день прошёл, второй и пятый, а Родионов так и не вернул нам палаш. Возвратившись из отпуска в училище, ни Родионова, ни палаша мы не обнаружили, так как в это время Родионов был уже на гауптвахте. Оказалось, что, приехав в Ленинград, он направился в вокзальный ресторан похмелиться, не имея денег, где и заложил палаш. После этого он вскоре был сдан патрулю.

Мы с Юрой получили по десять суток ареста «за халатное отношение к оружию», благодаря Родионову. Сидели в двадцать первой «чкаловской» камере. Но не досидели пять суток, так как 5 марта умер Сталин, и мы были освобождены.

Москва, 1952 год.

Во время отпуска

Однажды, будучи курсантом четвёртого курса, тщательно готовился к увольнению. Собирался поехать на станцию Назия к дядюшке, который там работал директором торфоразработок. Перед увольнением прошёл осмотры всех отцов-командиров, включая тщательный осмотр Иваном Сергеевичем. Получив увольнительную записку, я заскочил в кубрик и, отстав от строя, вышел через КПП один. Только я завернул за угол Морского переулка на Лермонтовский проспект, как увидел шагающий навстречу армейский патруль. Зная, что у меня нет нарушений формы одежды, и армейские патрули «снисходительно» относятся к морякам, я решил браво отдать честь старлею и его солдатам, что я и сделал. Но я был остановлен, и старлей потребовал увольнительную. На ней он незамедлительно сделал запись о направлении меня в комендатуру. На мой глупейший вопрос: «За что?», старлей ответил: «Вы немолодцевато меня приветствовали!». Спорить со старшим армейского патруля, это всё равно, что спорить с помкомвзвода. В комендатуре я получил направление и под наблюдением старшины два часа приветствовал в парке толстенный дуб. Вот так-то, без пяти минут офицер!

Высшее училище окончил в 1953 году с присвоением квалификации офицер-штурман подводного плавания.

Служба на ПЛ  С-77.

Краткие оценки некоторых офицеров

Назначение я получил в Севастополь, откуда меня и Витю Пискарёва направили в город Николаев на строящиеся подводные лодки 613 проекта: меня на С-77, а Витю на С-78. Командиром торпедной группы на С-77 пришёл Кирилл Маргарянц.

Офицеры нас встретили очень добродушно. Разумеется, первое время они приглядывались к нам, а мы к ним.

Совгавань, лето 1959 года.

Офицеры подводной лодки С-77 во главе с командиром

Остановлюсь на характеристиках некоторых из них. Начну с командира. Буду краток.

Командиром ПЛ  С-77 был капитан 3 ранга Михаил Григорьевич Проскунов. Это был строгий, добрый, смелый, знающий своё дело товарищ. Он во многом напоминал мне Ивана Сергеевича Щёголева. Служили мы с Проскуновым продолжительное время сначала на Черноморском флоте, затем, перегнав лодку по внутренним водным системам, на Северном флоте, и потом Северным морским путём перешли на Тихоокеанский флот в Совгавань.

Михаил Григорьевич Проскунов был в последующем вице-адмиралом и занимал высокие посты. Одно время он командовал нашей Средиземноморской эскадрой. Как затем сам рассказывал, однажды не был на берегу двести восемьдесят шесть суток!

Средиземное море, борт крейсера «Дзержинский».

Командующий 5-й эскадрой контр-адмирал Проскунов М.Г. докладывает Министру Обороны Маршалу Гречко А.А.

Последнее его место службы – Главная военная инспекция, где он занимал должность помощника адмирала-инспектора. После переезда М.Г. Проскунова в Москву и нашей встречи с ним, между нами завязалась крепкая мужская дружба. Я бывал у него в инспекции, а чаще у него дома.

Однажды мы с Михаилом Григорьевичем встречали на Ленинградском вокзале его друга-адмирала. Он меня представил так:

– Это мой первый штурман, ой, извини, это мой лучший друг!

Москва в День Победы 9 мая.

Адмиралы-инспекторы Б.Е. Ямковой и М.Г. Проскунов

празднуют вместе с ветеранами флота

Старшим помощником у нас был Владимир Владимирович Перегудов, отличный офицер, интеллигент, знающий себе цену. Мне он очень нравился, и я старался во многом подражать ему.

Старший помощник командира подводной лодки С-77 капитан-лейтенант Перегудов В.В.

Только в конце 1988 года из публикации в газете «Красная звезда» я узнал, что отец В.В. Перегудова инженер-капитан 1 ранга является главным конструктором первого советского подводного атомохода. Когда об этом сказал Проскунову, то он был очень удивлён моей неосведомлённостью. А ведь я бывал с Владимиром Владимировичем в доме его отца на Красной улице в Ленинграде.

Памятен такой случай. Мы тогда базировались в Севастополе. По поводу какого-то праздника был торжественный подъём флага и флагов расцвечивания. Командовал подъёмом старпом. После разрешения командира В.В. Перегудов подал следующую команду:

– Флаг, Гюйс и прочее шило поднять!

То «шило» надолго закрепилось за Владимиром Владимировичем.

После завершения перехода нашей лодки из Полярного в Совгавань Перегудов от нас ушёл. Он был назначен командиром ПЛ  С-79. А 8 мая 1956 года его постигла большая неудача. Его лодка села на мель у острова Скрыплёва при входе в пролив Босфор Восточный. Как пишет Брыскин, бывший в то время старпомом на С-79, штурман «Гаврильченко неграмотно вёл прокладку и принял остров за стоящее на якоре судно (в этом месте их сроду не бывало)».

После Дальнего Востока я встречался с Перегудовым пару раз. Однажды летом мы встретились в Мурманске у Пяти углов. Одет он был по гражданке, в чёрной «бобочке», как тогда говорили. Мы приятно с ним побеседовали и плотно закусили в ресторане гостиницы «Арктика». «ВВ», как мы его величали на своей лодке, проинформировал меня, что служит в научно-исследовательском институте, а в Мурманске находится в командировке. Второй раз встретились в Ленинграде, зачем-то побывали в доме его отца на Красной улице. Фасад дома выходил на набережную Невы. Затем пообедали в «Астории» и рассказали друг другу о жизни. Более я с ним не встречался. Позднее узнал, что В.В. Перегудов стал контр-адмиралом.

Замполитом на нашей лодке был капитан-лейтенант Здоровцев Георгий Васильевич. Человек, отлично знавший своё дело, участник Великой Отечественной войны, имевший огромное количество правительственных наград, любимец экипажа.

В годы войны Здоровцев служил старшиной мотористов у дважды Героя Советского Союза катерника А.О. Шабалина. Портрет Г.В. Здоровцева выставлен в музее Северного флота. Последний раз виделся со Здоровцевым в Ленинграде. Посетил его на квартире в октябре 1983 года. Георгий Васильевич был тяжело болен.

Якорная стоянка у острова Диксон, лето 1955 года.

 В.И. Утенков и Г.В. Здоровцев на борту ПЛ  С-77

Командиром БЧ-5 был М. Босенко, довольно пожилой человек из авиационных техников, участник ВОВ, любитель не зло подшутить над друзьями. Устройство лодки знал хорошо, но во флагманские специалисты переходить не спешил.

Командиром БЧ-2-3 был Иосиф Ихилович Ройтман, интеллигент до мозга костей, истинный товарищ. Он получил среднее образование в Румынии при капитализме, а высшее при социализме в Севастополе. Во время службы на Севере произошёл следующий случай. Мы отрабатывали торпедные стрельбы в полигоне боевой подготовки. Последовала команда командира:

– Носовые торпедные аппараты к выстрелу изготовить!

Из первого отсека от Ройтмана последовало «репете»:

– Готовы приготовиться изготовить носовые торпедные аппараты.

Все, кто слышал эту команду и «репете», «грохнули» от смеха, лодка едва выдержала.

Вахту на мостике Ройтман всегда нёс в отлично сшитой фуражке, независимо от погоды. И вот когда мы проходили Беринговым проливом, одна из чаек умудрилась нагадить на стильную фуражку Ройтмана. Босенко тут же заметил, что это американская чайка, и она знает, кому надо нагадить на голову.

Иосиф Ихилович обычно предпочитал гостиницу казарме. При возможности снимал номер-люкс.

Якорная стоянка у островуа Диксон, август 1955 года.

 И.И. Ройтман и В.И. Утенков на ПЛ  С-77

Медицину у нас представлял Александр Галицкий. Саша был отличным парнем, всегда хорошо и вовремя снабжал нас продовольствием и денежным довольствием. А в походе любил вздремнуть. Когда было необходимо снять пробу перед обедом и ужином или когда командир требовал его на мостик, то матросы, сбившись с ног, ища его по всей лодке, обнаруживали его на койке в первом отсеке в обнимку с торпедой.

Как-то в походе я здорово простудился и поведал об этом Саше. Он, дружески похлопав меня по спине, изрёк:

– Потерпи, дорогой, скоро придём в базу (до прихода оставалось трое суток), и я отведу тебя в госпиталь.

Я его очень уважал.

Был у нас на лодке Кирилл Маргарянц, но про него я писать не собираюсь, ибо все не хуже меня знают, какой это отличный парень! Да и на лодке он у нас не задержался, быстро ушёл на повышение.

Река Нева, теплоход «Надежда Крупская», 22 октября 1978 года.

 С Кириллом Ивановичем я встретился на нашем 25-летнем Юбилее

На переходе Северным морским путём флагманом у нас был контр-адмирал Рассоха. Каждый корабль через определённый промежуток времени докладывал флагману координаты своего места.

Северный морской путь, море Лаптевых, август 1955 года.

Подводные лодки пробиваются за ледоколом через ледяные поля

И вот в море Лаптевых, проходя на траверзе дельты реки Лены, одна из лодок 611 проекта выдала свои координаты за десятиметровой изобатой (ближе к берегу). Адмирал Рассоха выразил своё полное неудовольствие по УКВ соответствующими фразами и добавил, что по месту с такими координатами можно проехать только на телеге, а не ходить на подводной лодке.

Отработка срочного погружения

Однажды во время службы на Севере мы ушли в Мотовский залив на отработку задачи срочного погружения и швартовки к выброшенному на воду ящику. Днём мы отрабатывали задачи, а к ночи уходили на якорную стоянку в Ура-губу. В первый вечер, зайдя в Ура-губу, мы обнаружили там стоящую на якоре плавбазу подводных лодок «Тулому».

Когда на пятый вечер накануне нашего отхода в базу, мы встали на якорь, нас запросили с «Туломы», сможем ли мы завтра взять пассажира до Полярного. Командир «дал добро».

Утром на катере нам подбросили пассажира. Им оказался командир «Туломы», капитан 2 ранга. И мы отправились на отработку срочного погружения. Пассажиру предложили занять свободный диван во втором отсеке. Видимо, ему одиночество с однообразием надоело, и он заявился в третий отсек. Командир был в центральном посту. На мостике командовал лейтенант Ройтман:

– Оба дизеля стоп! Все вниз, срочное погружение!

Сигнальщик и рулевой скатились на руках по поручням трапа в центральный, а за ними Ройтман, задраивший верхний рубочный люк. Саршина трюмных машинистов уже принимал главный балласт. Цистерна быстрого погружения была заполнена десятью тоннами воды, которые надо выдуть на глубине до десяти метров. Но она не продувалась, как показывала сигнализация. Лодка устремилась вниз. Командир скомандовал:

– Командир БЧ-5, продуйте быструю! Штурман, докладывайте глубину через каждые пять метров! Боцман, удержать глубину погружения лодки!

Манипуляции командира БЧ-5 на главном посту погружения и всплытия не давали результата. «Быстрая» не продувалась, лодка уходила на глубину. В центральном стояла гробовая тишина. Лишь слышались команды Проскунова да ответы подчинённых. Глубина погружения была уже сорок метров, «быстрая» не продувалась, лодка продолжала падать.

– В чём дело, механик? – повысил голос командир.

– Быстрая не продувается, лодка погружается, товарищ командир! – ответил механик.

– Глубина погружения лодки пятьдесят метров! – доложил боцман.

И в этот момент раздался нечеловеческий вопль нашего пассажира.

– Замолчать! – крикнул командир.

Но дикий вопль продолжался. И тогда командир, недолго думая, схватил толстячка-пассажира и затолкал его во второй отсек, задраив за ним переходной люк. Затем, отстранив механика, командир сам встал к станции погружения и всплытия и каким-то чудом остановил лодку на глубине семьдесят пять метров и осуществил её подъём на поверхность.

Всплыв и осмотревшись, мы продолжили отработку срочного погружения. Более каких-либо казусов с нами не произошло. Вечером мы возвратились в базу, доставив нашего пассажира целым и невредимым.

Штатская жизнь

После ухода в запас первоначально я посвятил себя рыбодобывающей промышленности. Правда, перед этим я некоторое время был старшим военпредом цеха радиовзрывателей. На этом предприятии примерно раз в месяц видел Сергея Павловича Королёва.

Промышлял рыбку на РТ, СРТ, и РМС в должностях от третьего помощника до капитана. Взяли сначала третьим помощником капитана, так как не знал верёвок и не мог отличить кутка трала от авоськи домохозяйки. Промышлял на Баренцевом, Гренландском, Норвежском морях, и даже на Каспии, а также в Северной Атлантике, вплоть до Джорджес-банки.

Однажды ушёл под треску в Гренландское море, ловил на траверзе Ис-фьорда. Следуя курсом норд, я за час траления поднял двенадцать тонн ровной трески. Судно даже получило крен на правый борт. Когда пошёл обратным курсом, то за час траления поднял одну трещину и одну акулу килограмм на триста. Матросы, прикончив её, первым делом вырезали у неё зубы на сувениры, а тушу сбросили за борт. И так за рейс, по незнанию, мы выбросили за борт одиннадцать акул. Придя в порт, узнали, что совершили глупость, так как акул принимали на технический жир и учитывали в план.

На Каспии я ловил кильку на РМС (рыбоморозильное судно) Зеленодольской постройки. Чудесные суда в смысле бытовых условий. Матросы живут в двухместных каютах. В каюте холодная и горячая вода, ковровые дорожки, чистота, как на военном корабле. В салоне телевизор, ведущий приём постоянно.

Как известно, управление судном в штормовую погоду в значительной степени зависит от архитектурных особенностей судна и его мореходных качеств. Считаю, что в конструкции РМС допущен конструкторский промах. Во-первых, все крупные надстройки расположены в носу, создавая огромную парусность, способствующую заваливанию судна лагом к волне. Притом надо учесть, что эти суда плоскодонные. Во-вторых, с такой архитектурой судна при сильном ветре и волнении двигатель не в состоянии обеспечить держание судна носом на волну, судно заваливает. Короче говоря, суда этого проекта не способны штормовать даже при не очень большом шторме. Поэтому при усилении ветра суда снимаются с района промысла и разбегаются по бухтам по способности. Чаще убегают к острову Жилому, где имеется отличная якорная стоянка.

Несколько лет был капитаном такого рыболовного судна

Работая на Каспие, я пропустил одну зиму. В тот год зимой мы промышляли южнее острова Огурчинский, так что на верхней палубе ходили в рубашках с короткими рукавами.

Одно время работал ответственным представителем отдела связи Министерства речного флота. Имел два кабинета: один в Химках в центральной конторе связи и радионавигации, второй в Крюково (по месту жительства) на передающем радиоцентре МРФ. Занимался проверкой технического состояния и использования средств радиосвязи и радионавигации на всех судах речного флота.

Москва, Химки, речной порт столицы, 1965 год.

Ответственный представитель отдела связи Министерства речного флота В.И. Утенков

В моём ведении были девиаторы всех речных пароходств. В основном проверял суда в трёх речных портах Москвы, а также выезжал в командировки в города, где имеются речные порты (Ленинград, Горький, Череповец, Рыбинск (Переборы) и другие. Проверял работу девиаторов, сам уничтожал девиацию и определял остаточную на Рыбинском водохранилище.

Пришлось одну навигацию походить капитаном речного теплохода по реке Пур в Западной Сибири, обеспечивая геологов. Это мои матросы умудрились белилами написать «Уругвай» на огромных ёмкостях под топливо, стоящих на берегу Старого Уренгоя. За это я имел «чоп».

Упущенная возможность

Будучи уже в запасе и направляясь в отпуск из Мурманска, я сделал остановку в Ленинграде и зашёл к своему опекуну курсантских времён контр-адмиралу инженеру Дубровину Николаю Павловичу, большому другу моего отца. Его помощью я ни разу не пользовался, исключая посещение его дачи во Всеволожске. Николай Павлович в годы ВОВ был начальником тыла Северного флота, а позднее командовал ВИТУ.

Разговорились мы о моих промысловых скитаниях на СРТ по Северной Атлантике. Он сказал:

– Не пора ли тебе походить на более солидных судах? Будешь в Москве, зайди к Ивану Дмитриевичу Папанину. Он командует экспедиционными судами Академии Наук. Передай ему привет от меня. Во время войны мы оба были на Севере и хорошо знаем друг друга. Покажи ему все твои бумаги, хорошие и плохие. Ну и, возможно, он возьмёт тебя на свои суда.

И.Д. Папанина я уже видел один раз, будучи курсантом. Однажды в увольнении иду по Невскому проспекту на траверзе памятника Екатерине Второй. Смотрю, навстречу движется контр-адмирал, дважды Герой Советского Союза. До боли знакомое лицо, но никак не могу вспомнить, кто это такой. Я вытянулся, браво и молодцевато поприветствовал его, на что он дружественно ответил, судя по выражению его лица. Разойдясь с ним, я вспомнил, что это Папанин.

Второй раз я видел Ивана Дмитриевича, когда был у него на приёме. Предварительно позвонив, я приехал к Папанину. Выйдя из-за обширного письменного стола, он почти с грузинским акцентом пригласил меня присесть на диван:

– Садись, дорогой, будем беседовать, – и сам разместился рядом.

 Поблагодарив за привет от Николая Павловича и просмотрев мои документы, он первым делом спросил:

– Выпиваешь?

– Да, – был мой ответ.

– Если пьёшь в меру, беру тебя, – сказал он. – Поезжай в Геленжик, там на ремонте стоит логгер, принимай его.

Поблагодарив Ивана Дмитриевича и пообещав подумать, я удалился. В тот момент замашки у меня были непомерного масштаба. Мне мерещился тогда не логгер, а что-то «О-го-го!». Тем более, со слов Папанина, ходить он будет только по Чёрному морю. Безусловно, «повзрослев», я неоднократно вспоминал об упущенной возможности. Более Ивана Дмитриевича я не видел.

Патентная служба

В последующие годы я переквалифицировался в патентоведы. Сначала закончил курсы с оценкой «отлично», и работал в Комитете по делам изобретений и открытий старшим экспертом. Затем был старшим научным сотрудником во Всесоюзном научно-исследовательском институте государственной патентной экспертизы. После этой работы перешёл в предприятие «Патент» на должность руководителя группы.

Ленинград, актовый зал ВВМУ Подводного Плавания, октябрь 1983 года.

Празднование 30-летнего юбилея нашего выпуска. На этой встрече я был со своей женой Александрой, которая сидит рядом со мной

Последнее место работы – научно-исследовательское предприятие, возглавляемое доктором технических наук профессором С.Н. Горшиным. У него я работал начальником патентного отдела.

Как написано в характеристике, «за многолетнюю и плодотворную работу неоднократно награждался Почётными грамотами и заносился на Доску Почёта». Награждён знаком «Победитель социалистического соревнования 1979 года». Являюсь участником ВДНХ, обладателем патента на изобретение № 1825474.

Имею жену, сына и двух собак.

Почти каждое лето выезжаю в деревню Разлив Кировской области, где живу, пока тепло. Здесь у меня дом, где я отдыхаю. Возделываю огородик, иногда хожу за грибами и на охоту, общаюсь с природой.

Кировская область, окрестности деревни Разлив, 2000 год.

 Сегодня охота была удачной

Посёлок Андреевка Солнечногорского района Московской области

2000 год